>Про то что любой шляхтич мог ворваться в дом простолюдина и копаться у него в погребе (чисто по памяти вспоминаю) это вообще огонь. Этот представитель элиты получается лох, по той причине, что простолюдин и так был обязан самостоятельно вытащить из погреба лучшие заготовки, накормить, напоить и с самой красивой женщиной деревни спать уложить, образно, но где-то так...)))
> По сути сей бред является историческим памятником средневековой пропаганды, а знаете почему? quoted1
Знаем, потому что ты снова лжешь.
Если Вам было интересно это прочитать - поделитесь пожалуйста в соцсетях!
мы с своей стороны вам это представляем и к вашим горестям присовокупляем нашу горесть, которую причинила нам весть, дошедшая до нас из Остра, из дома отца нашего. А принес ее нам родной брат наш, который прибыл сюда, в Запорожскую Сечь, с вышибленным тирански от Ляхов глазом. Он, с горячими и неиссякаемыми слезами, объявил нам и всему войску Низовому Запорожскому, на раде, о своем и всего дома нашего от Ляхов бедствии и разорении, а именно: что некоторый Геродовский, квартирующий в Остре, в настоящую истекающую зиму, перед радостными святками Рождества Господня, не довольствуясь тем, что ему и другим постояльцам козаки и мещане Остерские [сверх прав и законности] доставляют, возымел какую-то особенную ненависть и злобу к отцу моему, гордящемуся со времен предков своих благородным (шляхетским) козацким правом, и грозно приказал ему, отцу моему, доставлять [297] ежемесячно – не для себя, но для собак, своих братьев, по три ведра творогу и по ведру масла. Когда же мой отец не исполнил этого – и не почему иному, как по домашним недостаткам; то Геродовский, озлясь на это, – в самый тот день радостного праздника Рождества Господня, горем и плачем наполнил дом наш; ибо приказал палачам, своим слугам и братьям, взять отца моего, семидесятилетнего, совершенно седого старца, и ущемить его шею в частокол церковной ограды, – а был в то время сильный холод с метелью, – и не велел выпустить его из этого нестерпимого и позорного заключения, пока весь народ не вышел из Божьей службы (от обедни) и пока все люди, бывшие в церкви, тому [при всем их сожалении] не посмеялись.
После этого тяжкого и нестерпимого бесчестия, сделанного престарелому отцу моему, тот же Геродовский, или лучше Христоненавистный Ирод (Ирод по-Польски Герод; следовательно Геродовский звучало в слухе тогдашнего Малороссиянина так, как бы сказать Иродовский. Пр. изд.), спустя дня два, или три, вторгнулся, в [298] пьяном и безумном виде, в дом отца моего и требовал, чтоб его потчевали венгерским вином. Когда же отец мой не мог исполнить этого требования, так как в Остре венгерского вина не было, то он, назло, начал потчевать моего отца оковитою (высшей крепости) водкою и, налив серебряную чарку, почти в кварту мерою, велел выпить ее престарелому отцу моему за здоровье короля и Речи Посполитой Но, как отец мой не в силах был этого сделать, то он, будучи пьян, озлился и, для окончательного поругания отца моего, отрезал ему цветущую сединами бороду, захватив и тела, а потом тяжелым и смертоносным чеканом своим, без всякого уважения и жалости, дал ему по плечам и по груди более десяти ударов, от которых отец мой, прожив только шесть дней, переселился от сей жизни в жизнь вечную, оставив нас, детей своих, в горести и слезах, на всегдашнее сиротство.
Но Геродовский, этот проклятый потомок Иродова [299] Христоненавистного племени, не удовлетворился таким злодейством. На четвертый или на пятый день по погребении отца нашего, он взял из нашего дому насильно брата нашего на порошу, на трескучие и несносные морозы, и, посадив его без седла на свою водовозную клячу, дал ему пару собак на своре. Когда же выехали в поле и началась охота, и когда поднято было несколько зайцев, – подскочил к моему брату один служка и велел ему спустить со своры собак, которых он держал, что, очевидно, сделал по приказу своего господина. Геродовский же, этот тиран и мучитель человеческий, увидя моего брата без собак, наскочил на него и, спросив: где собаки? ударил без милосердия арапником брата моего по голове, и в это время арапник концом своим вышиб ему глаз.
От этого тиранского и бесчеловечного удара брат мой, полумертвый, упал с клячи Геродовского, который приказал еще служкам своим избить его немилосердно арапниками по всему телу. Наконец, видя его мертвым и бездыханным, взвалили [300] его брюхом на ту же клячу, как будто мешок с какой-нибудь пашнею, и Геродовский велел одному из своих служек отвезти его к нашему дому и бросить у ворот, как негодный мертвый труп.
Увидела это многопечальная моя мать-старушка и объятая невыразимою болью сердечною, велела другим братьям и сестрам моим внести в хату нашего брата, тирански избитого, изуродованного и почти бездыханного, и с трудом могли, оттереть, и привести в прежнее состояние замороженные руки и лицо его.
После этой тиранской чаши, изуродованный брат мой едва через несколько недель начал выздоравливать; но тут опять услышал от того же мучителя Геродовского разные на себя похвальбы. Спасаясь от новых бедствий и унося последние свои силы, он прибыл сюда, в Запорожскую Сечь, еще больной, с тиранскими знаками на своем теле [кроме вышибленного глаза], и обо всем, что с ним самим и с покойным отцом моим произошло и что тут описано, принес всему войску Запорожскому [301] словесную, жалости и неутолимых слез полную реляцию. Узнав обо всем этом, не только мы, новоизбранный гетман, но и все войско Запорожское, подвинулись великою горестью и решили единодушным советом выступить из коша (стана) Запорожского с войском на Украину Малороссийскую, для освобождения, при помощи Божией, вас, народа нашего православного, от ярма, порабощения и тиранского Ляшского мучительства и для отмщения нанесенных обид, разоренных и мучительских поруганий вам, вашей благородно рожденной братии и всему простому народу Русского племени, живущему в Малой России, по обеим сторонам Днепра.