ВИНЦЕНТИЙ КАДЛУБЕК (1150-1223)
ПОЛЬСКАЯ ХРОНИКА
CHRONICA POLONORUM
Книга II, глава 12
Опасаюсь я, что не смогу постичь умом деяний Болеслава (992-1025), перед которыми и немой становится красноречивым, а красноречие славнейших немеет. Ибо всё его богатство возрастало из духовных дарований и блистало доблестью оружия. С помощью этих достоинств, подчинив своему влиянию Селевкию, Поморье, Пруссию, Русь, Моравию, Богемию, оставил их Болеслав для своих потомков данниками; город Прагу сделал второй столицей своего королевства. Подчинил своей власти гуннов или венгров, хорватов и сильный народ мардов. Даже неукротимых саксов так укротил, что на реке Сала поставил железный столп, как бы некую мету, ограничив пределы своей империи с запада. А на востоке оставил другую мету на Золотых воротах Киева, когда, захватив город, частыми ударами меча высек на Золотых воротах знак зависимости. Поставил там королём какого-то своего родственника, причём самого короля русских он одолел даже не в сражении, а лишь повергнув в жалкий страх. Ведь тому сообщили, что Болеслав угрожает, когда он забавлялся рыбной ловлей, тот бросил удочку и королевство со словами: «Мы попались на удочку тому, кто не учился ловить сомов». Едва произнёс эти слова, как тут же со страхом обратился в бегство, будучи более удачливым в бегстве, чем в боевой схватке. Когда же Болеслав после долгожданного триумфа над врагами возвращался, а войско его было почти распущено, этот самый беглец тайно напал на него с тыла, собрав многочисленное ополчение….
Как только они показались, Болеслав сказал своим воинам: «Друзья, этих прогонит от лагеря даже пыль, поднятая копытами скота; эти ничтожные лентяи ещё до смерти валятся на землю, ещё до нападения покоряются. Следует вырвать летучее жало мух, ибо в борьбе против трусливых бременем оборачивается бездействие, а трусость - позором. Пусть вас не пугает войско, увеличенное за счёт всякого сброда, для немногих и путь свободнее, и смелость очевиднее; побеждающее большинство не намного славнее побеждённого меньшинства. Так, поскольку с поклажей никто легко не выплывает, следует отбросить груз добычи. Право же, приятнее похваляться славой победы, чем тяготиться разбойничьей наживой».
Те ему ответили: «Для жаждущей души даже сама быстрота - промедление; у кого есть время, пусть считают головы вражеских легионов, наши мечи между тем малость посчитают срезанные головы русов!» Они врываются в сомкнутые ряды, скашивают мечами железные маковки; ненасытная львиная ярость не насыщается до тех пор, пока не катится последний труп, пока не загустевает река Буг от крови. Спустя некоторое время Болеслав снова решает напасть враждебно на Русь, а русский король - на Польшу, и, разделённые рекой, которая означала границу и того и другого королевства, они ставят лагери друг против друга. Когда сей варвар, нерасчётливо презрев войско поляков за малочисленность, пересчитал огромное число своих, то преисполнился тщеславным чувством собственного превосходства и возомнил, что никто не может с ним тягаться, в хвастливом безумии чванливо обратился к Болеславу. «Кабан, попавший в засаду, свинья, застигнутая в грязной луже, мечется в наших сетях, значит, нужно её употребить для натаскивания наших щенков и позабавиться этим зрелищем». Тот ему отвечает: «Напрасно муж возвеличивается в надменности и, подобно дикому ослёнку, считает себя вольно рождённым, называя меня кабаном и свиньёй. И не ошибается он: ведь этот необыкновенный зверь его, возможно, сожрёт; свинья, это плодовитейшее сильное животное, с божьей помощью так разделается с собаками, что упьётся их кровью. Но я думаю, нужно сражаться не словами, а оружием». Между тем пока слуги и той и другой стороны обмениваются оскорблениями, раздражают друг друга взаимными обидами, польские солдаты врываются во вражеский лагерь и одних убивают, других вынуждают броситься врассыпную. Узнав об этом, Болеслав выстраивает боевые ряды, снимает лагерь и, приказав страшно шуметь и кричать, сечёт врагов и одерживает триумфальную победу. Короля, схваченного с лучшими людьми, ведут на веревке, словно свору собак, и по заслугам, ведь сам повелитель их назвал щенками. Но не по душе это было славному победителю. «Низко, - сказал он, - ликовать над унижением [другого], потому что судьба ничего не простит тебе из того, что не простила из-за тебя другому».