ДАВИД ЮМ. О ТОРГОВЛЕ [Of Commerce. В кн.: Юм. Бентам / «Библиотека экономистов-классиков» (отрывки работ). Вып. 5. – М.: Издательство К. Т. Солдатенкова, 1895. С. 1–19.] Большую часть людей можно разделить на два класса: на поверхностных мыслителей, не достигающих истины, и на мыслителей отвлеченных, идущих дальше ее. Последние встречаются несравненно реже и, надо прибавить, гораздо более полезны и драгоценны, чем первые. Они, по крайней мере, внушают мысли и поднимают вопросы, решение которых им самим, может быть, не по силам, но которые в руках людей, обладающих более правильными приемами рассуждения, могут привести к прекрасным открытиям. То, что высказывают эти мыслители, по крайней мере не банально, и если требуется известное усилие, чтобы понять их, то труд читателя вознаграждается уже самой новизной их идей. Автор, рассуждения которого ничем не отличаются от того, что можно услышать в любом кафе, конечно не заслуживает большого внимания. Мыслящие поверхностно любят называть даже тех людей, чье суждение основательно, \"отвлеченными” мыслителями, метафизиками, людьми утонченной мысли; они никогда не признают справедливости в том, что превосходит их слабое понимание. Правда, есть случаи, где непомерная утонченность мысли создает сильное предубеждение против ее правильности, и где следует доверять только тому, что естественно и непринужденно. Когда человек размышляет о том, как ему следует поступить в том или другом частном случае, когда он составляет какой-нибудь проект относительно политики, торговли, экономии или известного житейского дела, он никогда не должен доводить свои соображения до излишней тонкости или связывать с ними слишком длинный ряд последствий. Непременно случится что-нибудь такое, что расстроит его план и приведет к иному результату, чем он ожидал. Но когда мы мыслим об общих предметах, — тогда можно с уверенностью сказать, что наши соображения, поскольку они правильны, не могут быть слишком утонченны, и что разница между обыкновенным человеком и гением зависит, главным образом, от большей или меньшей глубины принципов, на которые они опираются. Общие рассуждения кажутся сильными только вследствие своей общности; большая часть людей не в силах различить среди массы частностей ту общую черту, относительно которой они все согласны, или выделить ее в чистом и беспримесном виде из других, побочных обстоятельств. Каждое их суждение и каждый вывод носит частный характер. Их взор не в состоянии проникнуть до тех универсальных положений, которые охватывают неизмеримое количество индивидуумов и в одной теореме содержат целую науку. Их зрение ослабевает к этой далекой перспективе, и следствия, вытекающие из этих теорем, даже будучи выражены в ясной форме, кажутся им запутанными и неясными. Но как бы запутаны они ни казались, несомненно, что общие принципы, раз они верны и основательны, всегда должны одерживать верх в общем ходе явлений, хотя бы в частных случаях они оказывались несостоятельными; поэтому главная задача философов состоит в изучении общего хода явлений. Прибавлю, что то же самое является главной задачей и для государственных людей, особенно в области внутренней политики, где общественное благо, к которому они стремятся или должны стремиться, зависит от совместного действия многих причин, а не от счастья, случайностей или капризов немногих лиц, как по внешней политике. Такова разница между частным соображением и общим размышлением, и вот почему утонченность и искусственность более пригодны для последнего, чем для первого. Я считал необходимым предпослать это введение следующим далее очеркам о торговле, деньгах, проценте, торговом балансе и т. д., потому что читатель, может быть, встретит в них несколько не совсем обычных принципов, которые могут показаться ему слишком искусственными и утонченными для таких простых предметов. Если они ложны, пусть он отвергнет их, но пусть не считает их заранее неправильными только потому, что они необычны и новы. Могущество государства и благосостояния подданных, — как ни мало зависят они друг от друга в известных отношениях, — с точки зрения торговли обыкновенно считаются нераздельными; как частный человек, благодаря могуществу государства, приобретает большую обеспеченность в обладании своей торговлей и богатствами, так и государство становится более могущественным соразмерно с обогащением частных лиц и расширением их торговли. Это правило в общем верно; однако мне кажется, что оно допускает исключения и что мы часто принимаем его в слишком безусловной форме и даем ему слишком широкие границы. При известных обстоятельства торговля, богатство и роскошь отдельных лиц не только не увеличивают силу государства, но приводят к уменьшению его армии и к ослаблению его престижа между соседними нациями. Человек — существо чрезвычайно непостоянное, подчиняющееся множеству разнообразных мнений, принципов и правил поведения. То, что верно при одном способе мышления, может оказаться ложным, когда человек усвоит противоположные нравы и мировоззрения. В каждом государстве народ можно разделить на земледельцев и мастеровых. Первые занимаются обработкой земли: вторые выделывают из материалов, доставляемых первыми, все товары, необходимые для поддержки или украшения человеческой жизни. Лишь только люди покидают дикий образ жизни, в котором они поддерживают свое существование, главным образом, продуктами охоты и рыболовства, — они неизбежно должны разделиться на эти два класса, хотя в начале земледельческий труд занимает наибольшую часть общества. Благодаря времени и опыту этот труд настолько совершенствуется, что земля становится способной прокармливать гораздо большее число людей, чем число хлебовщиков, непосредственно занятых ее обработкой, или чем число промышленных рабочих, доставляющих им наиболее необходимые товары. Если эти лишние руки сами собою применяются к более изысканным производствам, вызываемым обыкновенно производствами роскоши, то они увеличивают благосостояние государства, давая возможность многим гражданам доставлять себе такие удовольствия, каких они иначе не знали бы. Но нельзя ли употребить эти лишние руки на что-нибудь другое? Разве государь не может потребовать их для себя и дать им работу во флоте и в армии, чтобы раздвинуть границы государства и распространить его влияние между отдаленными народами? Несомненно, что чем меньше желаний и потребностей у землевладельцев и хлебопашцев, тем меньше им нужно рабочих рук, и следовательно излишек земледельческих продуктов, вместо того, чтобы обогащать купцов и ремесленников, может служить для содержания гораздо более значительного флота и армии, чем когда требуется большое число промыслов для удовлетворения роскоши частных лиц. Здесь могущество государства и благосостояние подданных оказываются как бы в оппозиции. Государство тогда достигает наибольшего могущества, когда все лишние руки находятся в его распоряжении; между тем удобства и комфорт частных лиц требуют, чтобы эти руки служили удовлетворению их нужд. Следовательно, государство может быть удовлетворено только в ущерб частным лицам, и наоборот. Как честолюбие государя ограничивает роскошь частных лиц, так роскошь частных лиц уменьшает могущество государя и сдерживает его честолюбие. Это рассуждение — не простая химера; оно основано на истории и опыте. Спартанская республика была несомненно гораздо более могущественна, чем всякое современное государство, обладающее таким же количеством населения: этим превосходством она была всецело обязана отсутствию торговли и роскоши. Илоты были земледельцами, спартиаты — солдатами или господами. Очевидно, что труд илотов не мог бы содержать такого большого числа спартиатов, если бы последние вели удобный и изнеженный образ жизни и давали работу большому числу торговых и промышленных предприятий. То же самое можно заметить и в истории Рима. И вообще, во всей древней истории замечательно то, что самые маленькие республики создали и содержали более значительные армии, чем в настоящее время могут содержать государства с втрое большим количеством народонаселения. Считают, что во всех государствах Европы отношение количества солдат к населению не превышает одного процента. А между тем мы читаем, что один город Рим со своей крошечной территорией в первые времена республики выставил против латинов и содержал десять легионов. Афины, все владения которых едва ли занимали больше пространства, чем Йоркшир, отправили в Сицилию экспедицию почти в сорок тысяч человек. Дионисий Старший содержал, по преданию, постоянную армию из ста тысяч пехотинцев и десяти тысяч всадников, да сверх того значительный флот в четыреста кораблей; между тем его владения ограничивались городом Сиракузами, приблизительно третьей частью Сицилии и несколькими портами и крепостями по берегам Италии и Иллирии. Правда, во время войны древние армии жили большей частью грабежом; но разве враг не грабил в свою очередь? А это был наиболее разорительный способ взимания налогов, какой только можно придумать. Итак, единственная вероятная причина превосходства древних государств над современными в смысле могущества есть отсутствие в первых торговли и роскоши. Труд земледельцев содержал небольшое число рабочих, следовательно он мог прокормить большее количество солдат. Ливий говорит, что в его время Рим только с большими усилиями мог бы выставить такую крупную армию, какие он в первое время своего существования высылал против галлов и латинян. Солдат, которые во времена Камилла боролись за свободу и господство, в царствование Августа заменили музыканты, художники, повара, актеры и портные; и если бы земля обрабатывалась одинаково хорошо в обе эпохи, то она, очевидно, могла бы содержать такое же количество солдат, сколько содержала людей, занятых этими профессиями. Эти профессии в последний период ничего не прибавили к предметам безусловно необходимым для жизни, сравнительно с первым. Здесь естественно спросить себя, не могут ли государи вернуться к принципам древней политики и заботиться в этом отношении больше о своей собственной выгоде, чем о благосостоянии своих родных? Я отвечу, что это кажется мне почти невозможным, потому что древняя политика была насильственная и противоречила естественному и обычному ходу вещей. Известно, какими своеобразными законами управлялась Спрата; известно, что все те, кто изучал проявления человеческой природы в других странах и в другие времена, справедливо смотрели на эту республику, как на чудо. Если бы свидетельство истории было менее положительно и твердо, такой образ правления казался бы нам чистой выдумкой или философской фантазией, совершенно неосуществимой на практике. Хотя римская республика и другие древние государства были основаны на несколько более естественных принципах, тем не менее нужно было необычайное стечение обстоятельств, чтобы они могли взять на себя такое тяжелое бремя. Эти государства были свободны, их территория была мала; то была эпоха беспрерывных войн, и все их соседи никогда не слагали с себя оружия. Свобода естественно создает пламенный патриотизм, в особенности в небольших государствах, и этот патриотизм, этот amor patriae, должен усиливаться в такую эпоху, когда государство живет в постоянной тревоге и граждане принуждены для его защиты ежеминутно подвергать себя величайшим опасностям. Ряд беспрерывных войн делает из каждого гражданина солдата; он в свой черед вступает в войско, и во время своей службы почти всецело содержит себя сам. Эта служба без сомнения равна тяжелому налогу, но такой налог не обременителен для народа, который предан оружию, который сражается более ради славы и мести, чем для платы, и также мало знаком с удовольствиями, как с барышом и трудолюбием. Я не говорю уже о большом равенстве имуществ, какое господствовало в древних республиках, где каждое поле, принадлежавшее отдельному собственнику, могло прокормить целую семью, где, следовательно, количество граждан могло быть очень велико даже при отсутствии торговли и промышленности. Однако, хотя у свободного и очень воинственного народа отсутствие торговли и промышленности может иногда иметь своим единственным последствием увеличение могущества государства, — при обыкновенном течении человеческих дел оно приводит к противоположному результату. Государь должен брать людей, каковы они есть, и не может стремиться к насильственному преобразованию их принципов и приемов мышления. Нужен длинный период времени, нужны известные обстоятельства и события, чтобы произвести эти великие революции, так глубоко изменяющие характер человеческой деятельности. Мало того: чем менее естественны те принципы, на которые опирается данное общество, тем труднее будет законодателю повысить культурный уровень этого общества. Он будет поступать наиболее целесообразно, если, подчинившись господствующей склонности общества, станет производить все те улучшения, которые оно способно принять. А при естественном ходе вещей промышленность, искусства и торговля увеличивают как могущество государя, так и благосостояние подданных, и политика, которая усиливает государство, обездоливая частных лиц, есть политика насилия. Несколько новых соображений, выясняющих последствия лени и невежества, лучше всего могут доказать это. В стране, где нет ни мануфактур, ни механических производств, большая часть людей естественно должна заниматься земледелием, и если их ловкость и трудолюбие увеличиваются, то их труд должен давать значительный излишек сверх того, что необходимо для их собственного пропитания. Ясно, что у них нет никакого искушения увеличивать свое трудолюбие и ловкость, потому что они не имеют возможности обменивать свой излишек на предметы, способные доставлять им удовольствия или удовлетворять их тщеславие. Тогда ими естественно овладевает беспечность; большая часть земли остается невозделанной, а то, что обработано, вследствие лени и нерадивости земледельцев далеко не дает максимума своих продуктов. Если вдруг явится необходимость привлечь большое число лиц на службу государства, то труд народа не даст такого излишка, какой будет необходим для пропитания этих лиц. Земледелец не может сразу увеличить свое прилежание и свою ловкость. Необработанные поля могут быть возделаны не ранее, как по истечении нескольких лет. В продолжение этого времени армия должна или делать насильственные и неожиданные захваты, или разбежаться вследствие недостатка в съестных припасах. От такого народа нельзя ожидать ни правильной атаки, ни правильной защиты: его солдаты так же невежественны и неискусны, как его крестьяне и ремесленники. Все на свете приобретается посредством труда, и наши желания суть единственная причина труда. Когда нация имеет излишек в мануфактурах и механических искусствах, то и землевладельцы, и фермеры изучают наследие, как науку, и удваивают свое трудолюбие и внимание. Излишек, получающийся от их труда, не пропадает; он выменивается на те мануфактурные продукты, которых тогда начинает требовать роскошь жизни. Таким образом, земля доставляет гораздо большее количество предметов, необходимых для жизни, чем сколько нужно для удовлетворения потребностей самих земледельцев. В мирное время этот излишек идет на содержание мануфактуристов и тех, кто занимается совбодными искусствами. Но государство легко может обратить известное число этих промышленных рабочих в солдат и употребить на их содержание тот излишек, который получается от труда фермеров. Такой порядок мы и наблюдаем во всех цивилизованных государствах. Что происходит, когда государь набирает армию? Он налагает новую подать; эта подать принуждает население отказаться от всего, что не безусловно необходимо для существования. Те рабочие, которые были заняты производством менее необходимых товаров, должны или вступать в войско, или обращаться к земледелию; в последнем случае они заставляют известное число земледельцев за недостатком работы сделаться солдатами. И рассматривая вопрос с отвлеченной точки зрения, приходится сказать, что промышленные рабочие увеличивают могущество государства лишь постольку, поскольку они накопляют известное количество труда, притом такого труда, которым государство может воспользоваться, никого не лишая предметов первой необходимости. Следовательно, чем значительнее излишек труда сверх того, что безусловно необходимо для существования, тем могущественнее государство, потому что лица, занятые этим трудом, легко могут быть привлечены на общественную службу. Государство, лишенное мануфактур, может содержать в себе такое же количество рабочих рук, но количество и характер производимого в нем труда будут иные; в этом случае весь труд будет обращен на производство предметов первой необходимости, которое совершенно или почти не допускает сокращения. Таким образом могущество государя и благосостояние общества, с точки зрения торговли и мануфактуры, в общих чертах солидарны. Обязывать земледельца истощать свои силы с целью извлечь из земли больше, чем необходимо для его семьи и для него самого, это — насильственная и в большинстве случаев неисполнимая система. Дайте ему продукты мануфактуры, и он сам начнет работать более. Тогда вам легко будет взять у него часть его излишней работы и употребить ее на нужды государства, не вознаграждая его обычной платой. Вследствие привычки к усиленному труду, это покажется ему менее обременительным, чем если бы вы без всякого вознаграждения принудили его внезапно увеличить количество работы. То же самое можно сказать и об остальных членах государства. Чем значительнее капитал труда во всех его видах, тем значительнее та часть его, которую можно вычесть из общей суммы, не произведя этим чувствительной перемены. Общественный хлебный магазин, суконный и оружейный склад — вот в чем состоит действительное богатство и сила государства. Торговля и промышленность представляют в сущности ничто иное, как капитал труда, который в мирное время служит для удовлетворения нужд и желаний отдельных лиц, а в минуту государственной нужды могут быть частью употреблен на общественные нужды. Если бы мы могли превратить каждый город в укрепленный лагерь и в каждую грудь вдохнуть столько воинственности и патриотизма, чтобы каждый гражданин был готов перенести ради государства самые суровые лишения, — одни эти чувства и теперь, как в древние времена, в достаточной степени поощряли бы трудолюбие и поддерживали бы общество. Тогда было бы выгодно изгнать, как в лагере, роскошь и изнеженность жизни, и путем ограничений в пище и одежде достигнуть того, чтобы съестных припасов и провианта хватало на более продолжительное время, чем если бы армию без пользы обременяло большое число наемщиков. Но так как эти принципы слишком идут вразрез с частной выгодой и так как их слишком трудно поддерживать, то деятельность людей приходится направлять при помощи других страстей, — приходится воодушевлять их духом алчности и стяжания, роскоши и довольства. В этом случае лагерь наполнен множеством ненужных людей, но за то и припасы стекаются в него в пропорционально большем количестве. Следовательно, в целом соразмерность постоянно соблюдена, и так как естественные склонности человеческого духа получают более полное удовлетворение, то как отдельные лица, так и государство находят выгодным для себя придерживаться этих принципов. Тот же метод рассуждения даст нам возможность доказать выгодность внешней торговли в смысле увеличения могущества государства, а равно и богатств и благосостояния подданных. Она умножает капитал народного труда, и государь может известную часть этого капитала, какую сочтет нужной, употребить на потребности государства. При помощи ввоза внешняя торговля доставляет материалы для новых мануфактур, а при помощи вывоза питает производство известных товаров, которые не могут быть целиком употреблены внутри страны. Одним словом, страна с развитым ввозом и вывозом должна обладать большим количеством промыслов — притом направленных на изготовление предметов роскоши и изящества, — чем государства, которое довольствуется своими туземными продуктами; следовательно, первое могущественнее и, вместе с тем, богаче и счастливее второго. Отдельные лица испытывают благодетельные последствия этого торгового оборота, насколько он дает им возможность удовлетворять свои наклонности и желания. Государство также получает от него выгоду, потому что в стране накопляется больший капитал труда, который в случае надобности может быть употреблен на общественные нужды, другими словами потому, что в стране находится большее количество рабочих рук, которые можно перевести от их занятий на службу государства, никого не лишая при этом ни первых предметов необходимости, ни даже главных удовольствий жизни. Если мы обратимся к истории, то увидим, что у большей части народов внешняя торговля предшествовала всякому улучшению туземных производств и создавала роскошь. Мы более склонны пользоваться иностранными товарами, которые тотчас могут быть употреблены в дело и совершенно новы для нас, чем делать улучшения в туземных производства, что всегда требует продолжительного времени и никогда не возбуждает интереса новизны. Точно также очень выгодно — все то, что излишне для страны и не имеет в ней ценности, вывозить в чужие страны, почва или климат которых не благоприятствуют этого рода производству. Таким образом, люди знакомятся с удовольствиями роскоши и выгодами торговли, а утонченность вкуса и трудолюбие, будучи раз пробуждены, уже беспрестанно поощряют их к новым усовершенствованиям во всех отраслях внутренней и внешней торговли. И это есть, быть может, главная выгода, какую доставляет торговля с иностранцами. Она пробуждает людей от лени и, доставляя наиболее состоятельной и жизнерадостной части населения предметы роскоши, о которых люди раньше никогда не думали, вызывает в них стремление к более утонченному образу жизни, чем какой вели их предки. В то же время те немногие купцы, которые владеют тайной ввоза и вывоза, получают значительные барыши, и делаясь по богатству соперниками древней знати, заставляют других отважных людей в свою очередь вступать в соперничество с ними в области торговли. Благодаря подражанию, это искусство быстро распространяется, между тем как национальные мануфактуры стараются сравняться в своих улучшениях с иностранными и довести всякий туземный продукт до наивысшей степени совершенства, какая возможна. В их искусных руках сталь и железо становятся равны золоту и рубинам Индии. Когда деятельность общества дошла до такого развития, нация может потерять даже значительную часть своей внешней торговли, и все-таки она останется великой и могущественной нацией. Если иностранцы перестали покупать один из наших товаров, мы должны перестать затрачивать на него свой труд. Те же руки сами собой обратятся к улучшениям в какой-нибудь другой области производства, продуктов которой, может быть, недостает нам самим. Они всегда будут находить материал для обработки, пока каждый богатый человек в стране не будет владеть таким большим количеством туземных продуктов и притом столь совершенных, как он желал бы, — а этого, наверное, никогда не случится. Надеюсь, что не сочтут излишним отступлением, если я замечу, что насколько выгодна многочисленность механических искусств, настолько же важно, чтобы продукты этих искусств распределялись между наибольшим количеством лиц. Существование слишком большого неравенства между гражданами ослабляет государство. Всякий человек должен быть вознагражден за свой труд, по возможности, полным обладанием всех первых предметов необходимости и известного количества удовольствий. Никто не будет сомневаться, что подобное равенство вполне соответствует природе человека и гораздо меньше умаляет счастье богатого, чем увеличивает счастье бедняка. Оно увеличивает также могущество государства и заставляет граждан охотнее платить чрезвычайные подати и налоги. Когда богатства сосредоточены в руках немногих лиц, то эта небольшая группа должна вносить очень крупные суммы на общественные потребности, но когда богатства раздроблены между большим количеством людей, то на каждое плечо ложится легкое бремя и подати не производят чувствительных изменений в образе жизни каждого отдельного человека. Прибавим, что если богатства находятся в немногих руках, то собственники присваивают себе всю власть в стране и без труда могут сговориться изложить все бремя на бедных, а это новое притеснение окончательно отнимет у последних всякую охоту к труду. В этом и состоит великое преимущество Англии как перед всеми современными нациями мира, так и перед теми, о которых упоминает история. Правда, по внешней торговле англичанам причиняет известный ущерб дороговизна труда, которая является результатом отчасти богатства рабочих, отчасти денежного изобилия. Но так как внешняя торговля — не важнейшая сторона народной жизни, то ее невозможно сравнивать со счастьем стольких миллионов людей. И если бы англичане не имели никакого другого основания любить то своеобразное государство, в котором они живут, то было бы достаточно одной этой причины. Нищета простого народа — естественное, пожалуй, даже неизбежное последствие абсолютной монархии; но с другой стороны, я сомневаюсь, чтобы богатство народа было неизбежным последствием свободы. Чтобы привести к этому результату, свобода должна найти поддержку в известных событиях и в известном образе мыслей. Лорд Бэкон приписывает великие выгоды, которые англичане извлекли из своих войн с Францией, главным образом большему благосостоянию и довольству простого народа в Англии; между тем образ правления в обоих государствах был в эту эпоху почти одинаков. Когда земледельцы и промышленные рабочие привыкли работать за малую плату и сохранять для себя лишь ничтожную часть продуктов своего труда, то им даже в свободном государстве трудно улучшить свое положение или сговориться насчет увеличения платы. Но даже когда они привыкли к более достаточному образу жизни, богатые в самодержавном государстве могут без труда сплотиться против них и наложить на их плечи все податное бремя. Может быть покажется странным, если я скажу, что нищета простого народа во Франции, Италии и Испании обязана своим существованием, в известной степени, природному богатству этих стран и их благодатному климату; между тем нетрудно доказать правильность этого парадокса. В стране, обладающей такой превосходной почвой, какою обладают южные государства, земледелие не представляет больших трудностей, и один человек может там с парой жалких кляч обработать за лето столько земли, сколько ему нужно для уплаты собственнику довольно высокой аренды. Все искусство фермера состоит в том, чтобы, когда почва истощена, оставлять землю на год под паром; солнечная теплота и температура воздуха возвращают ей плодородие. Итак, эти бедные крестьяне в награду за свой труд не требуют ничего другого, кроме того, что необходимо для их существования. У них нет ни капитала, ни богатства, которые побуждали бы их желать большего, и в то же время они постоянно находятся в зависимости от собственника, который не дает им контрактов на землю и не боится истощить ее дурными приемами обработки. В Англии почва богата, но груба; ее приходится возделывать с большими издержками, и она дает ничтожный урожай, если не обработана старательно и таким способом, который приносит полный барыш только по истечении многих лет. Следовательно, в Англии фермер должен обладать значительным капиталом и брать аренду на продолжительное время, что дает ему и соответственную прибыль. Прекрасные виноградники Шампани и Бургундии, которые часто приносят собственнику почти пять фунтов с акра, обрабатываются крестьянами, едва добывающими свой хлеб; все дело в том, что эти крестьяне не нуждаются ни в каком другом капитале, кроме своих рук и рабочих орудий, которые они могут купить за двадцать шиллингов. Положение фермеров в этих провинциях в общем лучше, но из всех лиц, занимающихся земледельческим трудом, лучше всего живется скотоводам. Причина здесь та же. Прибыль человека должна быть пропорциональна его издержкам и риску. Когда такое большое число бедных тружеников, какое составляют крестьяне и фермеры, находится в очень жалком положении, то вся остальная часть общества должна принимать участие в их нищете, каков бы ни был образ правления в государстве — монархический или республиканский. То же самое можно сказать и относительно общей истории человечества. Почему ни один из народов, обитающих между тропинками, никогда не сумел создать никакого искусства, никакой техники, ни даже достигнуть благоустройства в управлении или дисциплины в армии, тогда как лишь немногие из народов умеренного пояса совершенно лишены этих преимуществ? Одна из причин этого явления заключается, без сомнения, в зное и однообразии температуры жаркого пояса, которые делают одежду и жилище менее нужными для человека и таким образом отчасти устраняют необходимость, этот великий стимул трудолюбия и изобретения. Curis acuens mortalia corda. Я не говорю уже о том, что чем меньше у нации товаров и имущества этого рода, тем менее у него поводов к внутренним раздорам, и, следовательно, тем менее он нуждается в благоустроенной полиции или регулярной власти для своей защиты и обороны против внешних или внутренних врагов.
