Рыцарь из Спыхова вошел в просторную, очень темную комнату; стеклянные, оправленные в свинец шарики пропускали мало света, а день был зимний, хмурый. В другом конце комнаты горел огонь в большом камине; но сырые дрова давали мало пламени. Спустя некоторое время, когда глаза его привыкли к полумраку, Юранд увидел в глубине комнаты стол, за которым сидели рыцари, а позади них целую толпу вооруженных оруженосцев и кнехтов и среди них замкового шута, державшего на цепи ручного медведя.
Когда-то Юранд бился с Данфельдом на поединке, потом дважды видел его при дворе мазовецкого князя, куда тот приезжал в качестве посла; с того времени прошло уже несколько лет, но даже в полумраке старый рыцарь тотчас признал его лицо и тучную фигуру, да и за столом комтур восседал посредине, в кресле, опираясь на подлокотник рукой в деревянном лубке. Справа от него сидел старый Зигфрид де Леве из Янсборга, лютый враг всего польского племени, а Юранда из Спыхова в особенности, слева — младшие братья Готфрид и Ротгер. Данфельд нарочно пригласил их, чтобы они поглядели на его торжество над грозным врагом и насладились с ним плодами предательства, которое они вместе замыслили и совершили. Облаченные в мягкие одежды из темного сукна, с легкими мечами на боку, они сидели, удобно развалясь в креслах, веселые и самоуверенные, и взирали на Юранда с той надменностью и с тем безмерным пренебрежением, с каким всегда взирали на слабых и побежденных.
Они долго молчали, желая натешиться зрелищем мужа, которого раньше страшились и который стоял теперь перед ними, поникнув головою, облаченный в покаянное вретище, с веревкой на шее, на которой висели ножны меча.
Им хотелось, чтобы побольше народу видело его унижение; верно, поэтому из боковых дверей, ведших в другие комнаты, все входили вооруженные люди, так что зал до половины наполнился уже народом. Громко разговаривая и перебрасываясь замечаниями на его счет, все с нескрываемым любопытством смотрели на старого рыцаря. При виде этой толпы Юранд приободрился. «Если бы Данфельд, — подумалось ему, — не пожелал сдержать свои обещания, он не назвал бы столько свидетелей».
Тем временем Данфельд мановением руки призвал всех к спокойствию, а затем дал знак одному из оруженосцев; подойдя к Юранду и схватившись за веревку, висевшую на его шее, тот подтащил рыцаря на несколько шагов ближе к столу.
Данфельд обвел всех торжествующим взглядом.
— Смотрите, — сказал он, — как могущество ордена побеждает злобу и гордыню.
— Дай бог, чтобы всегда так было! — ответили хором присутствующие.
На минуту снова воцарилось молчание, затем Данфельд обратился к пленнику:
— Как бешеный пес, кусал ты орден, и потому бог дал, что, как пес, ты стоишь перед нами с веревкой на шее и ждешь от нас милости и пощады.
— Не равняй меня с псом, комтур, — ответил ему Юранд, — ибо ты умаляешь честь тех, кто бился со мною и погиб от моей руки.
Ропот пробежал по толпе вооруженных немцев; трудно, однако, было сказать, разгневала ли их смелость ответа или поразила его справедливость.
Но комтуру не понравился такой оборот разговора.
— Смотрите, — воскликнул он, — обуянный кичливостью и гордыней, он еще плюет нам в глаза!
А Юранд воздел руки, как бы призывая небо в свидетели, и ответил, качая головой:
— Бог видит, что моя гордыня осталась за воротами замка. Бог видит и рассудит, не опозорили ли вы сами себя, позоря мое рыцарское достоинство, ибо одна у нас честь, и блюсти ее должен всякий опоясанный рыцарь.
Данфельд нахмурился, но в эту минуту замковый шут закричал, лязгая цепью, на которой он держал медведя:
— Проповедь, проповедь! Из Мазовии проповедник явился! Слушайте проповедь!
Затем он обратился к Данфельду:
— Господин! Граф Розенгейм, когда звонарь своим звоном слишком рано разбудил его к проповеди, велел ему съесть от узла до узла всю веревку колокола; у этого проповедника тоже веревка на шее, велите ему съесть ее, пока он кончит проповедь.
И шут с беспокойством воззрился на комтура, не зная, засмеется ли тот или прикажет высечь его за то, что он некстати вмешался в разговор. Но крестоносцы, учтивые, кроткие, даже смиренные, когда они чувствовали свою слабость, не знали никакой жалости к побежденным. Данфельд не только кивнул скомороху, разрешая ему продолжать потеху, но и сам позволил себе столь неслыханную грубость, что на лицах некоторых молодых оруженосцев изобразилось изумление.
— Не жалуйся, что тебя опозорили, — сказал он. — Если я даже на псарню тебя пошлю, то псарем ордена лучше быть, чем вашим рыцарем.
А осмелевший шут закричал:
— Принеси скребницу да почисти моего медведя, а он тебе космы лапой расчешет.
Там и тут раздался смех, чей-то голос крикнул из толпы:
— Летом будешь камыш косить на озере.
— И раков ловить на падаль, — закричал другой.
— А сейчас, — прибавил третий, — ступай отгонять воронье от висельников. Хватит тут тебе работы.
Так издевались они над страшным для них некогда Юрандом. Постепенно вся толпа заразилась весельем. Кое-кто, выйдя из-за стола, подходил к пленнику поближе и, глядя на него, говорил: «Так это он самый и есть, тот кабан из Спыхова, которому наш комтур выбил клыки? Глянь, да у него пена на морде. И рад бы укусить, да не может!» Данфельд и другие братья хотели сперва изобразить некоторое подобие торжественного судилища, но, увидев, что у них ничего не получается, тоже поднялись со скамей и смешались с окружившей Юранда толпой.
Правда, это не понравилось старому Зигфриду из Янсборка; но сам комтур сказал ему: «Не хмурьтесь, то-то будет потеха!» И они тоже стали глазеть на Юранда; случай и впрямь был исключительный, ибо раньше рыцарь или кнехт, увидевший его так близко, закрывал обычно глаза навеки. Некоторые говорили: «Плечист, ничего не скажешь, хоть и кожух на нем под вретищем; обвертеть бы его гороховой соломой да водить по ярмаркам…» Другие, чтобы стало еще веселей, потребовали пива.
Через минуту зазвенели пузатые братины, и темный зал наполнился запахом пены, стекающей из-под крышек. «Вот и отлично! — сказал, развеселившись, комтур. — Эка важность, опозорили его!» К Юранду снова стали подходить крестоносцы; тыча ему в бороду братины, они приговаривали: «Что, мазурское рыло, небось хочется выпить!» А некоторые, плеснув себе в пригоршню пива, брызгали ему в глаза. Юранд стоял в толпе, оглушенный, уничтоженный; наконец он шагнул к старому Зигфриду и, чувствуя, что больше ему не выдержать, крикнул во весь голос, чтобы заглушить шум, стоявший в зале:
— Заклинаю вас всем святым, отдайте мне дочь, как вы обещали!
Он хотел схватить старого комтура за правую руку, но тот поспешно отодвинулся и сказал:
— Прочь, невольник! Чего тебе надобно?
— Я отпустил Бергова на волю и сам пришел сюда, потому что вы обещали отпустить за это на волю мою дочь.
— Кто тебе обещал? — спросил Данфельд.
— Ты, комтур, коли только есть у тебя совесть.
— Свидетелей тебе не найти, а впрочем, они и не нужны, когда речь идет о чести и слове.
— О твоей чести, о чести ордена! — воскликнул Юранд.
— Что ж, тогда мы отдадим тебе твою дочь! — ответил Данфельд.
Затем он обратился к присутствующим и сказал:
— Все, что встретило его здесь, отнюдь не достойная кара за его злодеяния, а лишь невинная потеха. Но раз мы обещали вернуть ему дочь, раз он явился сюда и смирился пред нами, то знайте, что слово крестоносца так же нерушимо, как слово бога, и что дочери его, которую мы отняли у разбойников, мы даруем сейчас свободу, а после примерного покаяния во грехах, совершенных против ордена, и ему позволим вернуться домой.
Некоторые удивились, услышав такие речи; зная Данфельда и старую обиду, которую он питал к Юранду, никто не ждал, что он будет так великодушен. Старый Зигфрид, Ротгер и брат Готфрид воззрились на него, подняв в изумлении брови. Однако Данфельд притворился, будто не видит их вопросительных взглядов.
— Дочь мы отошлем под стражей, — сказал он, — а ты останешься здесь, пока наша стража не вернется невредимой и пока ты не заплатишь выкупа.
Юранд и сам изумился, он уже совсем потерял надежду на то, что, жертвуя собой, сможет спасти Данусю. Он устремил на Данфельда благодарный взгляд и произнес:
— Да вознаградит тебя бог, комтур!
— Знай же, каковы рыцари Христа! — ответил ему Данфельд.
— Велик бог милостию, — сказал Юранд. — Долгое время не видал уж я своего дитяти, позволь же мне поглядеть на дочку и благословить ее.
— Да, но только в присутствии всех, дабы все могли свидетельствовать, сколь верны мы нашему слову и милостивы!
С этими словами он велел стоявшему рядом оруженосцу привести Данусю, а сам подошел к де Леве, Ротгеру и Готфриду, которые окружили его и торопливо и взволнованно стали что-то ему говорить.
— Я не стану противиться, — говорил старый Зигфрид, — но ведь у тебя были совсем другие намерения.
А вспыльчивый, прославившийся своей храбростью и жестокостью Ротгер воскликнул:
— Как, ты не только хочешь девку выпустить, но и этого дьявола, этого пса, чтобы он опять стал кусаться?
— Он теперь еще не так будет кусаться! — поддержал его Готфрид.
— Ба!.. Зато выкуп заплатит, — небрежно возразил Данфельд.
— Да если он все свои богатства отдаст, так за год с нас вдвое слупит!
— Что до девки, так я не стану противиться, — повторил Зигфрид. — Но из-за этого волка мы, овечки, еще наплачемся.
— А наше слово? — с улыбкой спросил Данфельд.
— Мы слыхали от тебя другие речи…
Данфельд пожал плечами.
— Мало вам было потехи? — спросил он. — Хотите еще?
Юранда снова окружила толпа; все считали, что великодушный поступок Данфельда покрыл орден славой, и бахвалились перед старым рыцарем.
— Что, сокрушитель, — говорил капитан замковых лучников, — небось твои язычники не обошлись бы так с нашим христианским рыцарем?
— Кровь нашу лил?
— А мы тебе хлеб за камень…
Но Юранд не обращал уже внимания на их слова, полные гордости и пренебрежения, сердце его смягчилось, и глаза увлажнились слезами. Он думал о том, что через минуту увидит Данусю, и увидит ее только по милости победителей.
— Правда, правда, — говорил он, сокрушенно глядя на крестоносцев, — я чинил вам обиды, но… я отроду не был предателем.
Неожиданно в другом конце зала чей-то голос крикнул: «Девку ведут!» — и в зале внезапно воцарилась тишина. Солдаты расступились; никто из них не видал еще дочери Юранда, а большая часть не знала даже о том, что она находится в замке, так как Данфельд все свои действия окружал тайной. Однако те, кто дознался об этом, уже успели шепнуть другим, как чудно она хороша. Все глаза с необычайным любопытством устремились на дверь, в которой она должна была появиться.
Сперва в дверях показался оруженосец, за ним та самая, уже всем известная послушница, которая ездила в лесной дом, а уж за нею в зал вошла девушка в белом, с распущенными волосами, повязанными на лбу лентой.
И вдруг в зале раздался громовый взрыв смеха. Юранд, который в первую минуту бросился было к дочери, попятился вдруг и, побледнев как полотно, воззрился в изумлении на длинную голову, синие губы и бессмысленные глаза юродивой, которую пытались выдать ему за Данусю.
— Это не моя дочь! — проговорил он с тревогой в голосе.
— Не твоя дочь? — воскликнул Данфельд. — Клянусь святым Либерием из Падерборна, либо мы не твою дочь отбили у разбойников, либо ее колдун обернул, ибо другой у нас в Щитно нет.
Старый Зигфрид, Ротгер и Готфрид в восторге от хитрости Данфельда обменялись быстрыми взглядами; но ни один из них не успел слова вымолвить, как Юранд крикнул страшным голосом:
— Здесь она! Здесь, в Щитно! Я слышал, как она пела, я слышал голос моего дитяти!
Данфельд обернулся к собравшимся и сказал спокойно и раздельно:
— Я беру в свидетели всех присутствующих, особенно тебя, Зигфрид из Янсборка, и вас, благочестивые братья Ротгер и Готфрид, что, выполняя данное мною слово и данный мною обет, я отдаю Юранду из Спыхова эту девку, о которой разбойники, разбитые нами, говорили, будто она его дочь. Если же это не она, то не наша в том вина, но воля господа бога нашего, который пожелал предать так Юранда в наши руки.
Зигфрид и оба младших брата склонили головы в знак того, что слышат его и в случае надобности будут перед всеми свидетельствовать. Затем они снова обменялись быстрыми взглядами, ибо это превзошло все их ожидания: схватить Юранда, не отдать ему дочери, а с виду как будто сдержать обещание — кто еще мог бы измыслить такое?
Но Юранд бросился на колени и стал заклинать Данфельда всеми святынями Мальборка и прахом его отцов отдать ему дочь, не поступать так, как поступают лжецы и предатели, нарушающие клятвы и обеты. В голосе его звучало такое неподдельное отчаяние, что кое-кто догадался о коварстве, а другим пришло даже в голову, не оборотил ли и впрямь девушку какой-нибудь чародей.
— Бог видит твое вероломство! — взывал Юранд. — Заклинаю тебя ранами спасителя, смертным твоим часом, отдай мне мое дитя!
И, поднявшись с колен, он пошел, согнувшись, к Данфельду, словно желал обнять его колени, и глаза его светились безумием, а голос прерывался то от муки и страха, то от отчаяния, то от угрозы. Когда Данфельд услышал обвинения в предательстве и обмане, он фыркнул, побагровел от гнева, и, желая вконец растоптать врага, шагнул вперед, и, нагнувшись к несчастному отцу, прошипел ему на ухо:
— А коли я и отдам ее тебе, так с моим ублюдком…
В то же мгновение Юранд взревел, как бык, и, схватив обеими руками Данфельда, поднял его вверх. В зале раздался пронзительный крик: «Пощади!!» — и тело комтура с такой страшной силой грянулось о каменный пол, что мозг из разбитого черепа обрызгал стоявших поблизости Зигфрида и Ротгера.
Юранд отскочил к боковой стене, у которой стояло оружие, и, схватив огромный двуручный меч, ринулся как ураган на окаменевших от ужаса немцев.

Алекс Джонс: Аарон, расскажите поподробнее когда и как Вы познакомились с Рокфеллером и о Ваших с ним беседах.

Аарон Руссо: Я познакомился с Рокфеллером через одну знакомую женщину­адвоката, которую я знал, которая однажды позвонила мне и сказала: «Один из Рокфеллеров хотел бы с вами встретиться».

Я сделал видео, которое называется «Mad as hell» («Злой как чёрт» — букв. «Разозленный как в аду»), и он видел это видео и хотел со мной встретиться. И он знал, что я баллотировался на губернатора штата Невада.

Я сказал, конечно, я бы с удовольствием встретился с ним. И я с ним встретился, и он мне понравился. И он был очень, очень умным человеком.

И мы с ним беседовали и обменивались идеями и мыслями. И он был тем, кто за одиннадцать месяцев до 9/11, сказал мне, что «произойдет событие», — но никогда не говорил что это будет за событие — но произойдет событие, и из­за этого события мы собирались вторгнуться в Афганистан, чтобы запустить трубопровод из Каспийского моря, мы собирались вторгнуться в Ирак, чтобы взять под контроль нефтяные месторождения, создать базу на Ближнем Востоке, и сделать все это частью нового мирового порядка, и мы начнем охотиться на Уго Чавеса в Венесуэле.

И действительно, позже, произошло событие 9/11. И я помню, как он рассказывал мне, как мы увидим солдат, ищущих людей в пещерах Афганистана и Пакистана, и всех этих местах, и будет эта «война с террором», в которой нет никакого реального врага, и все эти дела являются гигантским обманом, но это является способом захвата американского народа правительством.

Алекс Джонс: Он сказал вам, что это будет афера?

Аарон Руссо: О, да. О, да. В этом нет сомнений. Он сказал: «будет война с террором», и он смеется — «С кем мы воюем?»

Я имею в виду, почему вы думаете произошло событие 9/11, а затем ничего не произошло с тех пор? Как вы думаете, является ли наша безопасность настолько надежной, что эти люди, которые совершили 9/11 — не смогут сбить еще один самолет? Да ладно, это просто смешно.

9/11 было совершено людьми в нашем собственном правительстве и нашей собственной банковской системой, чтобы вечно поддерживать страх в американском народе, подчиняясь всему, что от них хочет правительство. Вот в чем суть — создать эту непрекращающуюся войну с террором.

И это была первая ложь. А следующей ложью было напасть на Ирак, чтобы достать Саддама Хусейна с его «оружием массового поражения» — это была следующей ложью.

Алекс Джонс: Теперь, специфически, это было немногим более шести лет назад? За одиннадцать месяцев до 9/11? И Ник Рокфеллер, который является адвокатом, он стал вашим другом в предыдущие годы, и он говорит вам, что будет это «большое событие», а затем из­за него мы будем иметь «войну с терроризмом», и она просто будет продолжаться до бесконечности? [Аарон Руссо: «Правильно, бесконечная война с террором, без реального врага. Таким образом, вы никогда не сможете дать определение понятию победитель"] И он сказал, что это будет превосходно, потому что вы не сможете найти врага, и все это просто продолжается до бесконечности?

Аарон Руссо: Да, он говорит: «Потому что вы не можете определить победителя». Там некого бить, так что можно продолжать и продолжать до бесконечности. И они могут делать все, что хотят, и они пугают американскую общественность до смерти.

Посмотрите, вся эта война с террором является мошенничеством. Это фарс. Очень трудно сказать это вслух, потому что люди запуганы и боятся об этом говорить. Потому что, если вы начнете об этом говорить, они хотят обозвать вас идиотом, психом. Но истина должна выйти на поверхность. Вот почему я даю это интервью.

Факт в том, что вся война с террором является мошенничеством — это фарс. Да, там в Ираке идет война, потому что мы вторглись в Ирак, и люди там сражаются. Но война с террором? Это шутка!

И пока мы не узнаем, что на самом деле произошло на 9/11, и кто несет ответственность за 9/11 — потому что это то, из чего исходит война с террором. Вот откуда она пришла. Это было 9/11, что позволило начаться этой войне с террором. И пока мы не сможем добраться до глубинных корней 9/11, и правды о 9/11, мы никогда не узнаем о войне с террором.

Алекс Джонс: Аарон, вы сказали, что он был — и я думаю, что это важно, и я знаю о Рокфеллерах от доктора Денниса Кадди [Dennis Cuddy] и других, которые в буквальном смысле — вы будете 20 летним парнем в очереди за обедом в колледже, и [вдруг] «вот Дэвид Рокфеллер» — они специалисты в области вербовки и получения тех, кого они называют «игроками», и это явно кем он был — я хочу, чтобы вы конкретно еще раз повторили то, что вы сказали вчера вечером о том, что у вас было 30 процентов голосов, вы производили эффект [на людей], вы сделали [фильм] «Злой как чёрт» [Mad as Hell], они знали, что вы создали Конституционную Партию. Они знали, что вы человек, который действует и делает дело. Вы уже создали несколько больших фильмов, и были успешны в других делах, так, что они пытались вас завербовать. И не дошло ли это до точки: «Эй, мы здесь, чтобы тебя завербовать, и не волнуйся, твой чип скажет «Не связывайтесь с нами», этого парня «не трогать».

Аарон Руссо: Да, это в действительности случилось. Меня определенно вербовали, но это вопрос более тонкий.

Алекс Джонс: Ну, вашими словами, просто иди через этот процесс.

Аарон Руссо: Понимаете, что это такое — помните, мы были друзьями. Он приходил ко мне домой много раз, мы обедали вместе, беседовали. Он мне рассказывал о бизнес­инвестициях, и как вам в это вписаться. Или они будут мне помогать с тем или иным инвестиционным проектом.

И еще: «Был ли я заинтересован стать членом Совета по Международным Отношениям [Council on Foreign Relations — CFR]?»

Я должен был бы получить [рекомендательное] письмо, чтобы к ним присоединиться, и был ли я в этом заинтересован?

И просто — вещи, понимаете? Ведущие вас [направляющие вас в желаемом направлении].

И я ему говорил, что я никогда по­настоящему такого не делал, потому что это не было тем, что меня интересовало. Со всей моей любовью к тебе, Ник, ваш путь не мой путь, мы на противоположных сторонах забора. Я не верю в порабощение людей.

Алекс Джонс: А он отвечал — что? «О, я так делаю!»? «Это лучше для них!»?

Аарон Руссо: Это больше похоже на… как бы это сказать? Это было похоже на: «Чего они тебя волнуют? Зачем тебе беспокоиться о тех людях? Какая тебе разница? Позаботься о своей собственной жизни. Делай самое лучшее, что ты можешь сделать для себя и своей семьи. Что остальные люди значат для тебя? Они для тебя ничего не значат. Они просто крепостные, они просто люди».

Это было просто отсутствием заботы. И это не было тем, кем я был. Это было просто как бы холод, понимаете?

И я ему говорил: Какой смысл всего этого? У вас есть все деньги в мире, которые вам нужны. У вас есть все необходимые силы. Какой в этом смысл? В чем конечная цель?

И он сказал, что конечной целью было имплантировать всем чипы. Для контроля над всем обществом. Для того, чтобы банкиры, люди элиты — банкиры и некоторое правительство — управляли миром.