Сравнение монархии и диктатуры очень хорошо выражено замечательным русским философом Иваном Солоневичем. Это надо прочитать каждому, кто не видит разницы между монархией и диктатурой. Прочтитайте, хотя бы для того, что б перед умными людьми не позориться.
Монархия, конечно, не есть специфически русское изобретение. Она родилась органически, можно даже сказать биологически, из семьи, переросшей в род, рода, переросшего в племя, и т. д. — от вождей, князьков и царьков первобытных племен до монархии российского масштаба. Она являлась выразительницей воли сильнейшего — на самом первобытном уровне развития, воли сильнейших — в последствии. Отличительная черта русской монархии, данная уже при ее рождении, заключается в том, что русская монархия выражает волю не сильнейшего, а волю всей нации, религиозно оформленную в православии и политически оформленную в Империи. Воля нации, религиозно оформленная в православии, и будет “диктатурой совести”. Только этим можно объяснить возможность манифеста 19-го февраля 1861-го года: “диктатура совести” смогла преодолеть страшное сопротивление правящего слоя, и правящий слой оказался бессилен. Это отличие мы всегда должны иметь в виду: русская монархия есть выразительница воли, то есть совести, нации, а не воли капиталистов, которую выражали оба французских Наполеона, или воли аристократии, которую выражали все остальные монархии Европы: русская монархия является наибольшим приближением к идеалу монархии вообще. Этого идеала русская монархия не достигла никогда — и по той общеизвестной причине, что никакой идеал в нашей жизни недостижим. В истории русской монархии, как и во всем нашем мире, были периоды упадка, отклонения, неудач, но были и периоды подъемов, каких мировая история не знала вообще.
Я постараюсь раньше всего установить чисто теоретическое положение монархии — и только потом — показать, что практически, то есть исторически, на практике веков, русская монархия действовала на основании вот этих, так сказать “теоретических положений”. Словом, это не совсем “теория”, это просто систематизация фактов.
Никакое человеческое общество не может жить без власти. Власть есть в семье, в роде, в племени, в нации, в государстве. Эта власть всегда имеет в своем распоряжении средства принуждения, — начиная от семьи и кончая государством. Власть может быть сильной и может быть слабой. Бывает “превышение власти”, как в сегодняшнем СССР, и бывает “бездействие власти”, как в сегодняшних САСШ. Оба эти преступления были наказуемы старыми русскими законами. Они, кроме того, уголовно наказуемы и законами истории.
И республика, и диктатура предполагают борьбу за власть — демократическую в первом случае и обязательно кровавую во втором: Сталин — Троцкий, Муссолини — Маттеотти, Гитлер — Рем. В республике, как общее правило, ведется бескровная борьба. Однако, и бескровная борьба обходится не совсем даром. Многократный французский министр Аристид Бриан признавался, что 95% его сил уходит на борьбу за власть и только пять процентов на работу власти. Да и эти пять процентов чрезвычайно краткосрочны.
Избрание и захват являются, так сказать, рационалистическими способами. Наследственная власть есть, собственно, власть случайности, бесспорной уже по одному тому, что случайность рождения совершенно неоспорима. Вы можете признавать или не признавать принципа монархии вообще. Но никто не может отрицать существования положительного закона, предоставляющего право наследования престола первому сыну царствующего монарха. Прибегая к несколько грубоватому сравнению, это нечто вроде того козырного туза, которого даже и сам Аллах бить не может. Туз есть туз. Никакого выбора, никаких заслуг, а следовательно и никаких споров. Власть переходит бесспорно и безболезненно: король умер, да здравствует король!
Человеческий индивидуум, случайно родившийся наследником престола, ставится в такие условия, которые обеспечивают ему наилучшую профессиональную подготовку, какая только возможна технически. Государь Император Николай Александрович был, вероятно, одним из самых образованных людей своего времени. Лучшие профессора России преподавали ему и право, и стратегию, и историю, и литературу. Он совершенно свободно говорил на трех иностранных языках. Его знания не были односторонними, как знания любого эрудита, и Его знания были, если так можно выразиться, живыми знаниями. В. В. Розанов писал: “Только то знание ценно, которое острой иголкой прочерчено в душе, — вялые знания бессильны”. Право и стратегия, история и литература были объектом ежедневной работы Его, Его Отца и Его Деда. Это есть знания, непрерывно и непосредственно связанные с каждым шагом Его деятельности. Немецкий историк царствования Императора Николая Первого профессор Шиман так и писал: “Николай Первый не читал ничего, кроме Поль де Кока — специальные курьеры привозили ему из Парижа самые свежие оттиски”. Профессору Шиману — в более грубой форме — вторит наш профессор Покровский. Однако, Николаю Первому А. Пушкин читал “Евгения Онегина”, а Н. Гоголь “Мертвые души”. Николай I финансировал и того, и другого, первый отметил талант Л. Толстого, а о “Герое нашего времени” написал отзыв, который бы сделал честь любому профессиональному литературоведу. Николай Второй был возмущен отлучением Льва Толстого от Церкви, проведенным без Его ведома и на похороны автора “Войны и мира” послал своего адъютанта и свой венок: “Великому писателю земли русской”, а потом материально поддерживал семью Толстых. Великий же писатель земли русской нанес русской монархии очень много вреда. России, впрочем, тоже. У Николая Первого хватило и литературного вкуса, и гражданского мужества, чтобы отстоять “Ревизора” и после первого представления сказать: “досталось всем — а больше всего МНЕ”. У Николая Второго нашлось достаточно объективности, чтобы отделить бездарную философию толстовства от гениальных произведений его автора. Попробуйте вы все это при Гитлере-Ленине-Сталине... Или даже при Ориоле-Эттли-Трумане.
Русский царь заведовал всем и был обязан знать все, разумеется, в пределах человеческих возможностей. Он был “специалистом” в той области, которая исключает всякую специализацию. Это была специальность, стоящая над всеми специальностями мира и охватывающая их все. То есть, общий объем эрудиции русского монарха имел в виду то, что имеет в виду всякая философия: охват в одном пункте всей суммы человеческих знаний. Однако, с той колоссальной поправкой, что “сумма знаний” русских царей непрерывно вырастала из живой практики прошлого и проверялась живой практикой настоящего. Правда, почти так же проверяется и философия — например, при Робеспьере, Ленине и Гитлере — но, к счастью для человечества, такие проверки происходят сравнительно редко.
Итак: русский царь стоял не только над классами, сословиями, партиями и прочим — он стоял также и над науками. Он мог рассматривать — и реально рассматривать стратегию с точки зрения экономики и экономику с точки зрения стратегии, что, как правило, совершенно недоступно ни стратегу, ни экономисту. Именно Государь Император Николай Александрович лично привел нашу армию в порядок и Он лично настаивал на “балканском” варианте войны. Он не мог преодолеть возражений “военспецов”, но Первая мировая война закончилась именно на балканском театре — Салоникс кий прорыв.
Итак: некая человеческая индивидуальность рождается с правами на власть. Это как козырный туз, полная бесспорность. По дороге к реализации этой власти этой индивидуальности не приходится валяться во всей той грязи и крови, интригах, злобе, зависти, какие неизбежно нагромождаются вокруг не только диктаторов, но и президентов. При диктаторах — это грубее и нагляднее. При президентах — это мягче и прикровеннее. Но те методы, посредством которых были убраны с политической арены В. Вильсон и Ж. Клемансо, никак не принадлежат к числу особо изящных явлений республиканской истории. Наследник престола проходит свой путь от рождения до власти, не наталкиваясь на этом пути ни на какую грязь и не накапливая в своей душе того озлобления, которое свело в могилу и Вильсона и Клемансо. Наследник престола растет в атмосфере добра. И неписаная конституция российской государственности требовала от царя, чтобы он делал добро. Какие, собственно, есть гарантии исполнения этой конституции?
Православие есть самая оптимистическая религия мира. Православие исходит из того предположения, что человек по своей природе добр, а если и делает зло, то потому, что “соблазны”. Если мы удалим “соблазны”, то останется, так сказать, химически чистое добро. По крайней мере, в земном смысле этого слова. Наследник Престола, потом обладатель Престола, ставится в такие условия, при которых соблазны сводятся если не к нулю, то к минимуму. Он заранее обеспечен всем. При рождении он получает ордена, которых заслужить он, конечно, не успел, и соблазн тщеславия ликвидируется в зародыше. Он абсолютно обеспечен материально — соблазн стяжания ликвидируется в зародыше. Он есть Единственный, Имеющий Право, — отпадает конкуренция и все то, что с ней связано, Все организовано так, чтобы личная судьба индивидуальности была спаяна в одно целое с судьбой нации. Все то, что хотела бы для себя иметь личность, — все уже дано. И личность автоматически сливается с общим благом.
Можно сказать, что все это имеет и диктатор, типа Наполеона, Сталина или Гитлера. Но это будет верно меньше, чем наполовину: все это диктатор завоевал и все это он должен непрерывно отстаивать — и против конкурентов, и против нации. Диктатор вынужден ежедневно доказывать, что вот именно он и есть гениальнейший, великий, величайший, неповторимый, ибо если гениальнейший не он, а кто-то другой, то, очевидно, что право на власть имеет именно другой. В общем идет социалистическое соревнование на длину ножа. Наполеон I говорил: “Это короли могут проигрывать войны, я себе этого позволить не могу”. Сотни и сотни конкурирующих глаз смотрят и ждут: когда же, наконец, этот гениальнейший споткнется — спотыкаются они все. Диктатор всегда поднимается по трупам, и может держаться только на трупах. Экспансия Робеспьера-Напол еона-Сталина-Гитлера объясняется в основном тем, что слой, выдвигающий диктатуру, постепенно объедает свою землю, и нуждается в чужих пастбищах. Но она объясняется также и тем, что гениальнейший все время обязан доказывать всякое свое превосходство, а наиболее наглядной формой этого доказательства является победоносная война. Законный монарх ничего и никому доказывать не обязан: козырный туз — очень тяжкий, но все-таки козырный, судьба дала ему в руки: спорить тут не о чем и доказывать тут нечего.
О самом принципе случайности можно, конечно, спорить. Банально-рационалистическая, убого-научная точка зрения обычно формулируется так: случайность рождения может дать неполноценного человека. К мы, мы выберем самого наилучшего. Конкретный пример: Ж. Клемансо был, конечно, самым лучшим — это именно он в самую трагическую минуту истории Франции спас страну. Правда, действовал он не столько как премьер-министр, сколько как диктатор, но на войне, как на войне. И до и после него пошли старательно отобранные ничтожества, традиционно-пресловутые “выставки куроводства”, и Франция никак не может выкарабкаться из полосы внешних катастроф и внутренних неурядиц. Кроме того, самое понятие “лучшего” порочно по существу: в 1940 году “самым лучшим” был Иванов, в 1944 — Петров, в 1948 — Сидоров. Если перед нацией не стоит никаких серьезных забот, то это мелькание самых лучших кое-как переносимо. Однако и здесь можно отметить тенденцию к переизбраниям данного президента. Ибо, когда перед нацией история ставит мало-мальски серьезную проблему, то ясно, что четырех лет президентского срока для этого не достаточно: нужно продлить еще на четыре. Потом еще — ибо иначе — даже какого-то “Нью-Диль” довести до конца нельзя. Конечно, “случайность рождения” может дать неполноценного человека. Такие примеры у нас были: царь Федор Иванович. Ничего страшного не произошло. Ибо монархия это “не произвол одного лица”, а “система учреждений”, — система может временно действовать и без “лица”. Но по простой статистике шансы на такого рода “случайность” очень малы.
И.Л. Солоневич "Народная монархия"
