Забытый геноцид

nestorivanich

39 903 22:31 27.03.2012

Рейтинг темы: +2

nestorivanich
nestorivanich

Сообщений: 452

(Чечня: 1990-2005)

Если мы будем забывать или прощать столь страшные преступления против наших сограждан, то мы никогда не станем нормальной нацией.
Александр Тюрин, октябрь 2004

Не так давно в прессе промелькнуло сообщение о пресс-конференции главы Госсовета Чеченской республики Тауса Джабраилова, огласившего демографические итоги войны в Чечне. Большинство читателей не обратило внимания на потрясающий своей несообразностью факт: из 150-160 тысяч человек, погибших за время обеих чеченских войн, лишь 30-40 тысяч были чеченцами [1]!
Это поражает само по себе: в республике, где большинство – чеченцы, по какой-то странной прихоти мироздания гибли в первую очередь иные народы, «нечеченцы». Говоря научным языком: действовал какой-то «неучтенный фактор», выбирающий себе жертв по национальному признаку. Этот фактор: планомерный и жестокий геноцид, уничтожение и вытеснение из края всего не титульного, инородного населения, начавшееся еще до войны.
Для многих привыкших слышать и говорить о терроре «русских оккупантов» против «мирного чеченского населения» это звучит несколько странно, но, увы, от этого не перестает быть правдой. С сообщениями о геноциде русского населения в Чечне я столкнулся, собирая, материалы для исследования по истории многовековой Чеченской войны. Масштабы и причины этих этнических чисток я понял несколько позже, работая в Инициативной группе по защите прав русских беженцев из Чечни.
Пытался писать об этом, изначально с целью собрать и задокументировать факты преследований русских в Чечне, чтобы привлечь внимание к проблемам выживших жертв. Однако опубликовать статью в России оказалось невозможным по мотивам политкорректности. Пусть все факты правдивы и доказуемы, пусть она действительно нужна и вовсе не мне, пусть все это было – но ведь этого не следует помнить. Почему-то упорно бытует мнение, что замалчивание национальных проблем способствует их решению.
Мы пытаемся молчать уже десяток лет, но это ведет только к новым вспышкам антирусского насилия, подобным трагическим событиям в станице Бороздиновской. Окликом через годы летят слова ее жителей: «Нам нет там жизни…. За что чеченцы нас так ненавидят?»
Я попытался ответить на этот вопрос, в настоящем исследовании. Я привел множество свидетельств очевидцев, малоизвестных фактов и документов, попытался не только рассказать, но и понять.
А позже долго думал, а стоит ли публиковать этот текст? Не принесет ли напоминание еще большую боль и горечь? Сейчас мне кажется, что стоит попытаться, ведь хуже уже не будет. Проблему не забыть – она упорно не уходит в прошлое. А нам, русским и чеченцам, предстоит и дальше жить бок о бок. А значит нужно помнить и понимать.
Спасибо всем, кто помогал мне в работе над статьей, предоставлял материалы, делился воспоминаниями. Всем им низкий поклон. Особенно хотел бы выделить моих коллег по Инициативной группе: Юрия Кондратьева, бывшего жителя Грозного, известного писателя Александра Тюрина, ученого и публициста Игоря Шафаревича.
Прошу прощения у читателя за что, текст пестрит ссылками и цитатами, однако, говоря о вещах столь ужасных, нельзя требовать верить тебе на слово. Многие из тех, чьи свидетельства я здесь привожу, молчали десятилетиями, и было бы несправедливо не дать им слова.
– 1 –
«Смерть уже не казалась каким-то пугающим словом. Она просто была рядом с нами каждый день, каждую ночь, каждую секунду.»
Юрий Кондратьев, ноябрь 2000 г.

Считается, что война началась в 1991-м году из-за провозглашения независимости Чечни. Наши знания зачастую сводятся к упрощенной формуле: «Чеченцы провозгласили независимость, а мы (русские) их не пустили». А, по сути: мы просто не представляем, что в действительности происходило в то время в мятежной республике. Вот, как вспоминают об этом бывшие грозненцы:

«Вечерами, когда мы съезжаемся с “работы”, ведь только этим теперь и можно хоть что-то заработать, обмениваемся новостями и слухами. Несмотря на то, что в мирное время в городе было 470 тысяч населения, все равно каким-то боком мы все знакомы. Имеем общих знакомых, работали на тех или иных заводах, учреждениях или знаем кого-то с них. Начинается как всегда невесело, впрочем, так же и заканчивается. – Такого-то знаете? Там-то работал?
– Да, знаем.
– К нему ночью вломились…. Его, жену, детей – всех под нож…. А такого-то? Помните?
– Его тоже…. На днях….» [2].

Эти строки взяты из воспоминаний русского жителя Грозного Юрия Кондратьева. Перед началом войны ему посчастливилось покинуть свою малую родину. Война идет и сегодня, и по-прежнему продолжается геноцид всего нечеченского населения республики.
Нет, совсем не хочется верить, что истребление народов может происходить и сегодня, в наш просвещенный XXI век. Но человеческий опыт показывает, что мы всегда совершенно не готовы к ужасам подобных преступлений. Возможно, это связано с тем, что случаи геноцида замалчиваются или предаются забвению по политическим причинам. Даже в тех случаях, когда это касается довольно давних событий.
Китайский император Цянь Лун в свое время взялся за массовое истребление народа ойратов. Маньчжуры охотились за женщинами, детьми и старцами, не давая пощады никому. «Официальная китайская история ограничивается простой справкой: «Было убито более миллиона ойратов». Величайшее событие потонуло в казенщине, и разве только оно одно?!», - пишет ученый-историк Лев Гумилев [3].
Такая же судьба постигла и попытку полного истребления населения Нидерландов в 1568 году, или совсем недавний геноцид представителей племени тутси в Руанде в 1993-м. Забылось и у нас, и на Западе уничтожение аборигенов Южной и Северной Америк (по некоторым оценкам до 100 миллионов человек [4]). США признали факт геноцида индейцев лишь после трагических событий в Вундед-Ни в 1973 году [5].
Поэтому до бесконечности повторяется все тоже и тоже.
Чеченская трагедия началась еще при Советском Союзе, в годы перестройки. В это время по всему СССР происходит серия межнациональных конфликтов, вызванная активизацией местных радикалов, воспользовавшихся смягчением внутренний политики. Так, в частности, начался армяно-азербайджанский конфликт.
Первые события подобного рода зафиксированы в Якутии: в мае-апреле 1986 года там происходят столкновения между русской молодежью и студентами-якутами из ЯГУ, затем, 17 декабря, происходят знаменитые беспорядки в Алма-Ате, повлекшие за собой человеческие жертвы [6].
Однако межэтнический кризис в Чечне начался несколько раньше и без особых «спецэффектов». Прежде всего бросается в глаза ненормальная демографическая ситуация в республике: за 1979-1989 годы при общем приросте населения (9,9%) число русских в ЧР сократилось на 12,4%, а еврейское, например, почти вдвое [7].
Мы, несомненно, в праве говорить факторе, влияющим на национальный портрет республики: он благоприятствует этническим чеченцам и ведет к исчезновению других народностей.
Первым (еще в 1980-е) тревогу в Чеченской республике поднял прокурор Ростов, указавший во время заседания партактива на «рост криминальных выступлений против русскоязычного населения» [8]. Он привел в качестве примера события в станице Старогладовской Шелковского района, где раньше проживали терские казаки, а в 1980-е годы резко изменился национальный состав, из нее стали выезжать русские, и значительно возросло число чеченцев.
Его выступление проигнорировали, а вскоре насилие перекинулось в города. В ту пору нашему свидетелю А1 [9] исполнилось 17 лет…. Однажды вечером он встретил группу молодых чеченцев, которые когда-то учились в параллельном классе. А они, не стесняясь, заявили: «Тебе повезло, что мы тебя знаем, а то мы идем и думаем, какому бы русаку в морду дать». «Тогда они нас просто били, а через два-три года начали убивать» - вспоминает A1.
Напомню, эти события происходят еще до прихода к власти Дудаева, состоявшегося осенью 1991 г. и даже до провозглашения независимости в 1990-м. Формируется неизбежный при национальном конфликте этнический протрет каждой из сторон.
В августе создается подчиненная Дудаеву «национальная гвардия», начавшая свою деятельность со сноса памятников. Не только и не столько советских, как по всей стране: борьбу с коммунистическим прошлым начинают почему-то с памятника Алексею Ермолову, царскому генералу XIX века.
Параллельно изгоняется и советское руководство, в сентябре, благословясь, принимаются за парламент. Потом телецентр, почта, телеграф, МВД. К октябрю добираются и до КГБ: «…Двери в здание распахнуты настежь, тротуар усеян какими-то бумагами, из нескольких окон свешиваются зеленые шакальи тряпки. Рядом со ступеньками лежит чье-то тело, прикрытое тряпьем, а в довершении всей картины на крылечке на стуле сидит шакал в папахе, с “дегтярем” (Пулемет военных лет, на момент описываемых событий был снят с вооружения – М.К.) на коленях»(А1).
Бойня в КГБ имеет характер национального погрома: единственный раненый сотрудник-чеченец (некто Аюбов) был немедленно доставлен в больницу, от его родственников потом откупятся. А, например, русского майора Толстенева забивают до смерти, затем, демонстрируя труп по телевидению (чего скрывать-то!), поясняют для общественности, что покойный «при попытке провокации … сам перерезал себе горло» [10]. Бывает…
Разграбление оружейного склада КГБ провоцирует череду новых преступлений. Криминальным выступлениям способствует и экономическая разруха: закрываются многие предприятия, перестают выплачиваться пенсии и зарплаты, пустеют полки магазинов – продукты можно достать только на рынке по совершенно астрономическим ценам. В удушье установившейся анархии никто не может поручиться, что встретит живым завтрашний день.
«В меня стреляли, пытались избить, бросали гранату, пытались задавить машиной, но к этому времени я уже научился очень многому. Я умел, не поворачивая головы, видеть на 360 градусов, с одного взгляда определять какие намерения у идущих или едущих мне навстречу и совершенно точно знал, как следует поступить. Как прыгнуть в канаву от гранаты, как уклониться от выстрела из пистолета», - рассказывает А2.
Люди начинают понимать, что происходящее в республике выходит далеко за рамки обычного разгула уголовщины. Пишут коллективные жалобы, первые из которых адресованы президенту Чеченской республики, генералу Дудаеву.
Рабочие Старогрозненского управления буровых работ обращаются к нему с просьбой обезвредить появившие¬ся в Старопромысловском районе банды, «разбойно нападающие на работников управления». По словам пострадавших, преступники «ведут себя цинично и нагло, шантажируют именно русскоязычное население, говоря о том, чтобы убира¬лись из Чечни подобру-поздорову, с угрозами дальнейших физических расправ», - жалуются русские «дорогому президенту» [11].
Дудаев пытается сгладить конфликт и проводит ряд встреч «с русской интеллигенцией». В Чечено-Ингушском Нефтяном институте имени академика Миллионщикова генерал встречается со студентами Нефтяного института и Государственного педагогического Университета, однако контакта не получается: студенчество начинает задавать неудобные вопросы (А1).
Не понравились Джохару и преподаватели. Валентина Верольская осмеливается спросить:

– Генерал, вы действительно хотите блага чеченскому народу?
– Да, я хочу блага, - ответствовал растерявшийся генерал.

Валентина Васильевна начинает говорить о необходимости грамотности для молодого поколения, но он морщится:

– Вы так считаете? … Я считаю, что мальчикам надо дать четыре класса образования, а девочкам – два.
– Ну и что у вас получится? Солдат и родильный агрегат, - восклицает Верольская [12].

Негостеприимный храм науки подвергается погрому: бандиты ночью врываются в университетское общежитие и выбрасывают в окна тех, кто не успевает бежать сам (В1). Ректора, Виктора Канкалика, похищают и убивают где-то в пригороде Грозного. Убит проректор Ибрагим Исраилов (чеченец), попытавшийся помешать бандитам. Исчезают так же многие преподаватели, а в университетских коридорах то и дело слышны выстрелы. Затем принимаются и за частый сектор: захватывают частые дома и квартиры.
A4 сообщает: «Я лично навещал моих друзей в Грозном в самом начале 90-х годов. Мои друзья женаты на двух сёстрах. Один из них русский, другой армянин. Их семьям пришлось покинуть Грозный из-за того, что их грубо вытесняли бывшие соседи, которые раньше, при крепкой власти, вели себя вполне дружелюбно».
В. Дьяченко, например, повез больного отца в Киев, вернулся через месяц: однако квартиру уже заняли дудаевские гвардейцы, чуть не застрелившие его. А. Колоденко начинает получать от соседей-чеченцев (Малики и Руслана Айдаевых) «письма радости»:

«Если тебе дорога твоя жизнь и жизнь твоих детей, забирай свои вещи и убирайся подобру-поздорову, а квартиру оставь... Иначе, пулю получат твои дети» [13].

Соседи Д. Гакуряна от слов перешли к делу и, угрожая пистолетом, выгнали его из квартиры. Филиппову вместе с мужем выгнал из дому некий Джамалдаев Хамзат Ахмедович. Женщину 90 лет компания пьяных чеченцев выкинула из окна собственной квартиры (В2).
Нашему свидетелю А2 больше повезло, если это слово здесь применимо: за его дом передралось несколько группировок, одна из которых, обеспечила ему охрану, в пику остальным. Это было лучшим, на что мог рассчитывать русский в Чечне. Многие же просто – исчезали, гибли или, оставив и дом и имущество, спешили покинуть вспыхнувшую под ногами родную землю.
Республиканская пресса проявляла удивительное чувство юмора, комментируя эти явления повседневности. Например «Голос Чечено-Ингушетии» порадовал читателей сообщением, что «Никто их (русских – М.К.) не гонит с насиженных мест. Просто люди боятся» [14]. Чудаки, да и только!
В конце концов, когда происходящее вообще перестало укладываться в голове, заместитель генерального прокурора республики все-таки попытался всерьез оправдаться на страницах чеченской прессы [15]. Утверждал, что в республике-де происходит «стихийная реституция», но «мы» ее пресекаем, приводя в пример, дело какого-то Сайдалиева, которого заставили покинуть незаконно захваченную квартиру.
Однако проку от этих разговоров не было. В мае 1994 года в станице Ассиновской «изгнаны из своих домов граждане станицы: Смык В., Полякова В., Жариков И., Золотова М., Ручица П. И., даже не продав дома за бесценок, лишились всего», - пишут Дудаеву жители станицы [16]. Захват жилья зачастую оканчивается гибелью или бесследным исчезновением владельца. От этих посягательств не застрахован ни сельский дом, ни комната в коммуналке, любой русский в Чечне бесправен и только ленивый не попытается «приобрести» за его счет недвижимость.
Таким образом, в 1990-е было захвачено более 100 тысяч домов и квартир [17]. Начиная с середины 1980-х годов, этническими чеченцами совершается множество преступлений против нечеченского – и в первую очередь русского населения.
Во-первых, это открытые нападения в общественных местах, зачастую, без какой-либо конкретной цели: А1 избили и ограбили около здания Совета Министров (днем, днем, господа!), взяв три рубля и авторучку.
Р. А. изнасилована в третьей городской больнице группой подростков-чеченцев, потом ее с какой-то изуверской фантазией под угрозой ножа заставляют совокупляться с собакой. Наталья К. (со слов A7) была похищена вместе с тремя другими девушками и пять месяцев в качестве рабыни провела в отряде боевиков. Один из них насилуя, всегда прижигал её сигаретами, чтобы та стонала «для страсти». Позже всех троих пленниц убили под Ведено: вывели на реку и расстреляли. Пуля попала К. в голову по касательной и лишь контузила ее. Наталья упала в воду, и её унесло вниз по течению, где ее подобрала колонна российских войск.
Что уж говорить про грабежи, угон автотранспорта (по свидетельству А2 в 1992-м в угоне значилось более 10 000 единиц)? Порой поражает бессмысленность подобных деяний: в мае 1993-го пытались отнять инвалидную (зачем?!) машину у русского. Не удалось, потому что та была неисправна. Бандиты подожгли машину и заперли хозяина вместе с ней в гараже, - спасся чудом [18].
Объяснить это волной насильственных преступлений, прокатившейся в начале 1990-х по России – невозможно. Масштабы и организованность этой акции значительно превосходят возможности оргпреступности тех лет.
В 1992-м в Грозном на школу было совершено нападение. Детей (седьмой класс) взяли в заложники и удерживали в течение суток. «Было совершено групповое изнасилование всего класса и трех учительниц», - сообщает один из свидетелей [19].
«Был свидетелем сцены, как четверо пьяных шакалов дое..лись, - другого слова просто нет, - к молодому армейскому лейтенанту, прямо возле “Детского Мира”, рядом с 1-й школой. … Господи, как они его втроем избивали…. Если бы я чем-то мог помочь, но у всех четверых стволы в руках. Трое “развлекаются”, а четвертый стоит и караулит…»(А1).
Лисицына, проживавшая близ грозненского вокзала, каждый день наблюдала грабежи поездов [20].
В происходившем с большой достоверностью можно выделить общую побуждающую силу совершения преступлений. Любые осмысленные мотивы: жажды наживы, пьяный кураж, похоть отходят на второй план или вовсе отсутствуют, при главной побудительной силе – национальной ненависти. Или, что точнее, ксенофобии – ненависти ко всему чуждому, нечеченскому.
В происходящем прослеживается некое сходство со стихией «хрустальной ночи» или антинемецких погромов 1914-го. Объединяющее погромщиков ощущение собственной безнаказанности, толкает их на все новые и новые преступления, превращающиеся в самоцель.
Первое время в действиях бандитов превалирует антисемитизм: Кондратьева в 1990-м избили, как «жида», однако настоящих евреев в республике практически не остается (в 1989 их менее трех тысяч, хотя в свое время в Чечне проживала одна из крупнейших в СССР еврейских общин).
После главенствует откровенный антирусский мотив: «Не покупайте квартиры у Маши, они все равно будут наши!» «Русские не уезжайте, нам нужны рабы!» - характерное «стихийное народное творчество» тех лет.
Впрочем, стихийное ли? Госсекретарь А. Акбулатов призывал ведь «наладить периодический выпуск листовок и плакатов на актуальную тему на двух языках - чеченском и русском». Вот, вишь, наладили…. Федеральные власти и общество оказались не готовы противостоять самопровозглашенному режиму. Власти откровенно игнорируют проблемы республики, в чем мы склонны подозревать политический подтекст. Вплоть до 1993 г. Кремль вполне мог считать Дудаева противовесом Р. Хасбулатову, одному из лидеров оппозиции. По данным A4 захват власти Дудаевым был инспирирован Ельциным при посредничестве Шахрая (за свержение коммунистического руководства Дудаеву обещали чин генерал-лейтенанта).
Действительно, Дудаев до определенного момента был вполне лоялен к федеральному центру. Одобрял даже закончившийся большой кровью разгон Верховного Совета в 1993-м. Официальная Москва отвечала ему взаимностью: оставила в его распоряжении огромное количество оружия с воинских складов, включая танки, пропускала мимо ушей все декларации о независимости республики. Когда был разгромлен республиканский КГБ, председатель КГБ РСФСР радует оставшихся в живых офицеров сообщением о своих «переживаниях», фактически предлагая выкручиваться самим, как Бог на душу положит [21].
Казачество тоже совершенно не готово к отпору: «Предки с голыми руками на штыки лезли, в окруженных казачьих селах никогда пленных не было, потому что сражались до последнего и старые и малые, а мы? Совсем обмельчали. Моя мать в 17 лет на фронт ушла, Грозный защищала, ранения имела, а я?», - пишет Юрий Кондратьев.
В «Республиканском Казачьем Обществе» Юрию заявили, что исключают возможность самообороны, потому что для этого есть государство (интересно – где?), а ставят во главу угла подготовку к выборам атамана [22].
Наверное, никто не осудит людей, для которых единственным выходом осталось бегство. Однако они немедленно столкнулись со значительными препятствиями: мало того, что невозможно было продать имущество за сколь-либо серьезную сумму, невозможно было просто уехать…. «Основными техническими и высококвалифицированными кадрами были русские, хотя, конечно, чеченцы тоже работали на заводах, но их было не так много. Местное население занималось в основном сельским хозяйством», - рассказывает Анатолий Иванов, долгое время занимавший в Чечено-ингушской АССР пост министра финансов [23].
В отличие от ряда своих земляков Дудаев прекрасно понимал, что их без русских специалистов республика жить не сможет, и пытался удержать их всеми доступными мерами.
Конечно, и речи не могло быть, чтобы идти против «чаяний народа» и останавливать геноцид, он снова прибегает к грубой силе. Русских работавших на стратегически важных объектах водили на работу под конвоем. (По показаниям Н. Коврижкина – железнодорожников на работах «охраняли, как заключенных»). Многих специалистов под угрозой расстрела или расправы с семьей мобилизовали в войска Дудаева. (Не только русских: ногайка Абиджалиева бежала из Чечни в 1995-м, когда от ее родных стали требовать вступления в отряд боевиков).
Железнодорожное сообщение прекратилось из-за постоянных грабежей, так что основным каналом выезда стал автотранспорт. Дороги были блокированы боевиками, но все равно прочь из республики тянулись тысячи семей беженцев.
Кого-то, почти контрабандой, вывозили знакомые чеченцы, кто-то вырывался сам. Ехали без остановок, пока не удавалось покинуть негостеприимную малую родину, на чеченских «постах» откупались водкой и гнали дальше из России в Россию….
– 2 –
...если бы страна знала о тех зверствах, которые происходили в Чечне в те годы в отношение не чеченского населения, она бы содрогнулась.
Из письма бывшей жительницы Грозного, 2005
Международная конвенция [24] определяет геноцид, как «предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее» (статья II), в частности убийства, нанесение ран, ограничение деторождения. Причем преступники несут за эти действия ответственность «независимо от того, являются ли они ответственными по конституции правителями, должностными или частными лицами» (ст. IV).
О существовании таких условий в Чечне говорит статистика. Только по официальным неполным данным из Чечни бежало, спасаясь от этнических чисток, 250 тысяч человек нечеченской национальности [25], убито – 20 тысяч [26].
Очень трудно оценить достоверность этих данных: согласно переписи 1989 года в Чечне проживало более 372 тысяч жителей невайнахской национальности из них почти 293 000 русских [27].
Наши исследования показали, что, например, в станице Ассиновская до геноцида проживало более 8 000 русских [28], к 1997-му их стало 270, к 2001, по данным нашей инициативной группы, – единицы. Судя по этой выборке, к настоящему моменту нечеченское население Чечни сократилось, по крайней мере, на 350 тысяч человек. (По оценкам С. Ганнушкиной всего в Чечне еще осталось 30 тысяч русских [29], но эта цифра кажется нам сильно завышенной).
Нельзя сказать, сколькие из них были убиты, ведь очень трудно выяснит судьбы каждого из жителей. Мы располагаем полными данными лишь о нескольких тысячах человек, хотя число беженцев, несомненно, больше. По оценкам А. Абакумова было убито около 40 тысяч русских [30], по данным Джабраилова, процитированным в начале статьи, убито около 80 тысяч нечеченцев. Значит, спаслись менее 300 тысяч….
Очень трудно описывать само явление, а не только конкретные преступления и их виновников. Все существо бунтует против обвинения в геноциде нации в целом. По мнению Елены Гавкиной, у которой бандиты отняли квартиру «с теми чеченцами, с которыми мы всю жизнь прожили, у нас были прекрасные отношения. Но в семье не без урода...» [31]. Однако по свидетельству Нины Барановой, «неуродов», к сожалению, было меньшинство: «Самые хорошие из тех чеченцев, которые разгуливали с оружием в руках, говорили: "Убирайтесь по-хорошему". Плохие ничего не говорили, они просто убивали, насиловали или угоняли в рабство. А с оружием разгуливала треть мужчин республики. Еще треть молча их поддерживала. Остальные сочувствовали нам, это были в основном городские чеченцы, но что они могли поделать, если даже старейшины сидели на лавочках и улыбались: "Пусть русских побольше уезжает"» [32].
А1 также обращает внимание на пассивность чеченцев, не участвовавших в геноциде непосредственно: в лучшем случае от них можно было ждать дружеского совета уехать. Судя по всему, речь идет о конфликте между национальной солидарностью, верностью тейпу (роду) с одной стороны и дружескими чувствами по отношению к конкретным русским – с другой.
Дай то Бог, чтобы ни перед кем из нас не вставал подобный выбор. В Чечне те, кто сопротивлялся, погиб (показателен пример Аюбова и Исраилова, сделавших его в пользу долга и порядочности), а прочие предпочли не заметить происходящего один-другой раз и, в конечном счете, оказались связаны кровавой порукой.
Счастье, если удавалось спасти самых близких людей. Хамзат Д. женился в 1991-м на своей русской подруге Лидии, она приняла ислам и выучила детей говорить и писать по-чеченски (чего не умел и сам Хамзат). «Если медведя в цирке учат кататься на велосипеде, то я, наверное, тоже чему-нибудь научусь», - сказала она будущей свекрови [33]. Русским приходилось учиться «не выделяться», чтобы остаться на земле своих предков.
Однако многие чеченцы так же предпочитали поступать «как все»! Один вот по сей день очень удивляется, что кто-то находит нечто предосудительное в том, что он купил у семидесятилетней женщины квартиру за двести долларов(В3). Право слово, ведь сам он ее и пальцем не тронул.
Ты изобьешь русского на улице, изнасилуешь его дочь, чтобы он завтра продал мне свой дом за гроши и оставил нашу землю, а кто-то примет меры, чтобы скрыть происходящее в республике, - и все это для общей выгоды. Провести в каждом случае четкую грань между невольным свидетелем и фактическим соучастником почти нельзя: тем более, если инициатива исходит от родовых сообществ, тейпов, которые все еще сильны в Чечне.
Конечно, за каждое преступление отвечает лишь тот, кто его совершил (хотя есть такие понятия как пособничество и подстрекательство). Так весь немецкий народ не может отвечать за Холокост, а каждый белый американец – за геноцид индейцев и порабощение чернокожих, но убивали ведь именно они, немцы и англосаксы, – и историческая добросовестность обязывает нас упомянуть об этом, чтобы далее оценить. Если мы имеем дело с неким системным явлением (например, расизмом, пустившим глубокие корни в американской культуре), то можно и нужно выяснить: как обезвредить этот смертоносный груз.
Однако поговорим о русских покинувших Чечню. Был ли «сладок и приятен» дым отечества для тысяч беженцев? Действовало и действует всего лишь несколько центров по помощи вынужденным мигрантам, которые, по факту, не могли справиться с этим людским потоком.
Уже во время второй чеченской войны очередная группа правозащитников, заявив об «ужасных притеснениях чеченцев в России», обратилась к правительству с требованием «достойного возмещения убытков всем жертвам войны, вне зависимости от национальности» [34], видимо, полагая, что русские находятся в каком-то привилегированном положении.
Кто из нас не помнит репортажи из лагерей чеченских беженцев? Историй о выплатах компенсаций? Наше государство, вполне справедливо, в меру сил, пытается оказать помощь жертвам войны. К этой работе подключаются и международные организации от «Красного Креста» до комиссариата ООН по делам беженцев.
Последний официально устранился от помощи русским беженцам в связи с заявлением генерального комиссара Любберса о том, что он готов заниматься этой проблемой лишь, если российское правительство «не сможет решить эту проблему само» [35]. Общественные организации практически не ведут работу в этом направлении, насколько нам известно, лишь «Форум переселенческих организаций» в лице Лидии Ивановны Графовой признал проблему русских вынужденных переселенцев.
Вообще, решение проблемы чрезвычайно тормозит отсутствие официального признания геноцида в Чечне. Чиновники отказывают русским в статусе беженцев. Дескать, до декабря 1994-го, войны не было.
А чтобы добиться помощи от родной страны нужно было, как минимум, добиться статуса «вынужденного переселенца» или хотя бы новую прописку на новом месте. Нет работы – нет происки. Нет прописки – нет работы. И круг замыкается. Большинство пытается решить проблему через суд или жалобы в высокие инстанции, вроде Администрации Президента.
Власти порой откровенно издеваются над беженцами, предлагая возвращаться в Грозный за справками (особенно своевременно это звучало зимой 1994-1995, когда в городе шли бои). Некоторые не могут стать на учет десятилетиями. Тем, кому все-таки удается найти место в системе государственных лагерей беженцев, уготована иная участь: «…это тесные, давно не ремонтированные комнаты, коридоры с вздувшимися полами, «удобства» на этаже и одна на всех кухня с большой электроплитой – настолько пустая, что кажется просторной. Новые и не очень пункты временного размещения в Грозном, куда сейчас перевозят жителей палаток, выглядят посвежее. Хотя в Грозном все-таки была война, а в Тамбове о ней только слышали» [36].
Большинство русских, не одолев российской бюрократии, устраивались самостоятельно у родственников, в служебном жилье, или лачугах купленных на вывезенные из Грозного деньги. (Семья А2, как и многие другие беженцы устраивалась самостоятельно, жила в России в двухкомнатной квартире хрущевки вшестером).
В России, как не парадоксально, невыносимая обстановка именно для русских беженцев откуда бы они ни приезжали. Валентина Верольская, бывший преподаватель грозненского университета просит об одном – «чтобы нас уравняли с чеченцами». Русских беженцев из Чечни, не зная ни обстоятельств, ни причин иммиграции, встречают недружелюбно. Приходится слышать и такое: «В России нас никто не ждет, напротив, нам там не рады. Называют или чеченскими подстилками, или еще как хуже. Нежелательны мы ника¬ким властям, вот что обидно…. Есть озлобленные люди, у которых кто-то погиб на войне, но в чем же мы виноваты?» [37]
В том, что родились, на окраине России, в Чечне, и она им – родная?
Но мы забежали слишком далеко вперед, так что вернемся на 10 лет назад в горящую Чечню. В памятном 1994-м центр, наконец, перестал чесать в затылке и принял решение о вводе в республику войск. Разумеется, введенные части занимались не только борьбой с бандами дудаевцев, но и пытались в меру сил помогать мирному населению. А3 упоминает, что русские солдаты делились с жителями разрушенного Грозного едой и сигаретами.
Воспользовавшись краткой свободой дорог от чеченских кордонов, многие попытались уехать из республики. Кого-то эвакуировали военные и МЧС в Моздок, а оттуда в Пятигорск. Зима, ни воды, ни еды, холод, неразбериха. Вместе с беженцами зачастую выезжали раненные боевики.
«Вели себя разнузданно, – утверждает Валентина Верольская. – Оружия, правда, было не видно, но утром в больнице были кучи окровавленных бинтов: их тут оперировали. А ФСБ ничего не делала. Они почему-то только у нас снимали отпечатки пальцев, как будто это мы преступники».
Но весной 1995-го все еще тешились радостными надеждами. Казалось, что республика вновь оживает: возобновил работу университет (на работу вышли 300 преподавателей), начинают выходить газеты, проводятся субботники по уборке Грозного [38].
В эти годы впервые заговорили о геноциде русских на полуофициальном уровне. Некоторые аналитики настаивают на том, что именно этот геноцид стал причиной или поводом (как кому больше нравиться) для ввода российских войск в Чечню [39], [40]. Однако в действительности факт геноцида был «упомянут» российским руководством только в середине 1995 года.
В июле 1995 года С. Шахрай на заседании Конституционного Суда заявил, что в «конце 1991 года, 1992 году, половине 1993 года в Чечне происходили массовые нарушения прав и свобод человека, происходила этническая чистка». Заявление продублировал в августе Олег Лобов, ставший представителем президента в Чечне [41]. Обе эти реплики остались почти незамеченными. В федеральной прессе эти сообщения были не слышны за шумом антивоенной компании, да власть и не решалась широко их озвучить.
Скоро дает о себе знать непоследовательная и неумелая политика Москвы. Попытки переговоров, сдерживание военных операций создает у боевиков уверенность, что все еще можно переиграть. Зимой 1995-1996 гг. происходит несколько крупных захватов заложников, похищают несколько десятков строителей в Ачхой-Мартане и Грозном. Учащаются акты террора против оставшегося в республике русского населения, официальный приказ об этом издает в марте 1996-го Ахмед Закаев.
Капитуляция в Хасавь-юрте (1996) только подстегивает этот процесс. Вновь начинаются грабежи и отъем жилья у посмевших вернуться русских. Приведу свидетельства Марии З.: «Многие подростки тут завели моду бегать по городу с автоматами, обирали каждого встречного-поперечного, – а главным образом русских, за которых некому было заступиться. Случалось, и расстреливали людей — просто так, "из вредности". Кстати, не только русские, но и многие чеченцы страдали от этих молодых "отморозков". Впрочем, чего еще было ожидать от юнцов? Ведь с 1991 года (приход Дудаева) они фактически не учились ни в школах, ни ремеслу. Да и работать им было негде. К тому же дудаевские идеологи вбили им в головы, что высшая военная доблесть для чеченца – стрелять по русским "захватчикам" и добывать хлеб насущный исключительно с помощью автомата Калашникова. Так и выросло целое поколение, живущее отныне по закону: у кого больше патронов – тот и хозяин жизни» [42]. Вскоре у Марии отнимут квартиру и она «в одних тапочках» будет вынуждена уехать в Ставрополь.
Нельзя не сказать и о проблеме заложничества. Еще Пушкин писал: «Пленников они (горцы - М.К.) сохраняют в надежде на выкуп, но обходятся с ними с ужасным бесчеловечьем, заставляют работать сверх сил, кормят сырым тестом, бьют, когда вздумается, и приставляют к ним для стражи своих мальчишек, которые за одно слово во вправе их изрубить своими детскими шашками» [43].
О заложничестве заговорили вновь в 1990-е годы, жители станица Ассиновская обращают внимание на то, что многие чеченские тейпы обзаводятся рабами из числа русских бомжей [44]. Опасения того, что «новая экономика» Чечни будет основана на базе рабского труда, вполне подтвердились. По данным чеченской православной общины была похищена значительная часть республиканского клира [45], всего обращено в рабство 45 тысяч человек [46], среди них не только жители Чечни и близлежащих регионов, были даже москвичи. Тем временем учащаются акты бандитизма и вооруженные налеты на соседние регионы. Во время нападения на Буйнакск в 1997-м нападавшие взорвали трансформаторные подстанции, обесточив город и военный гарнизон, а затем начали обстрел расположения одного из танковых батальонов бригады [47]. Уничтожено два танка, взорвано две цистерны с нефтепродуктами и несколько автомобилей. Нападавшие были хорошо вооружены.
По сообщениям жителей окрестных областей бесчисленное число случаев угона скота, грабежи, изнасилования, убийства. В большинстве случаев преступники вместе с награбленным скрывались на территории Чечни. Жертвами преступлений преимущественно становятся этнические русские. В 1999-м даже либеральный «Мемориал» официально признал: «…Криминальное насилие, исходящее из Чечни, является реальным фактором, дестабилизирующим обстановку» [48].
В параграфе 4 той же справки правозащитники констатируют, что Ставропольский край «пока еще не является основным направлением криминальной экспансии из Чечни, уступая Ингушетии, Северной Осетии и Дагестану».
В этот период чеченский бандитизм становится значимым политическим фактором в регионе. Представители чеченского криминалитета мелькают в дагестанской и московской политической элите. Данная политическая сила ставит перед собой следующую задачу «провозглашение исламской республики и создание великой Чеченской империи в Чечне и Дагестане, а затем и на земле Ингушетии» [49].
Однако после начала контр-террористической операции положение несколько улучшилось. Например, по наблюдениям жителей Буденовска (A6), после начал боевых действий в Чечне число преступлений резко упало.
Факты истребления русского населения в Чечне стали более известны во время второй чеченск

Если Вам было интересно это прочитать - поделитесь пожалуйста в соцсетях!