Так вот, представьте себе мое ощущение, когда я открыл глаза и увидел, что в небольшой комнате, освещенной только одной голой лампочкой свечей не больше чем в сорок, нет не то что компьютера или чего-нибудь в этом роде, но даже и табуретки. Только корявые стены из плохо побеленного кирпича да торчащий из одной стены пучок проводов с голыми концами.
– Что это? – спросил я, совершенно ошарашенный. Это и есть мое гениальное изобретение, сказал Сиромахин, усмехаясь самодовольно.
– Вы хотите сказать, что здесь нет никакого компьютера?
– Я вообще ничего не хочу сказать, – пожал плечами Сиромахин. – По-моему, то, что вы видите, или, точнее сказать, то, чего вы не видите, ни в каких словах не нуждается.
– Нет, ну послушайте, – сказал я взволнованно, – я чего-то все-таки не понимаю. Неужели это значит, что все то, что пишут ваши сержанты, нигде никак не фиксируется?
– Очень хорошее слово вы нашли, – обрадовался Дзержин. – Именно ничто нигде не фиксируется. Прекрасное, точное, очень хорошее определение: не фиксируется.
– Но сержанты об этом ничего не знают?
– Ну, дорогуша, зачем же вы так плохо о них думаете? Наше общество интересно тем, что все все знают, но все делают вид, что никто ничего не знает. Понятно?
– Ничего не понятно, – признался я.
– Ну хорошо, попробую объяснить. Насколько мне известно, в ваши времена существовали, грубо говоря, две категории писателей. Писатели, которых люди хотели читать, и писатели, которых люди читать не хотели. Но тех, которых люди хотели читать, не печатали, а тех, которых печатали, никто не читал. Правильно?
– Ну да, – сказал я неуверенно. – Это было, конечно, не совсем так, но в общих чертах…
– А я в общих чертах именно и говорю, – сказал Дзержин. – Ну так вот. Тогдашние коррупционисты выбрали совершенно неправильную, непродуманную, прямо скажем, недальновидную тактику. Одних писателей они запрещали и тем самым создавали им дешевую популярность и возбуждали еще больший интерес к их писаниям. Других, напротив, издавали огромными тиражами, но совершенно бессмысленно, потому что их никто не читал. Расходовалось огромное количество бумаги и денег. Ну сами себе представьте. В ваше время для того, чтобы заплатить правильному писателю тысячу рублей, надо было истратить по крайней мере сто тысяч на издание его книги. А сколько уходило бумаги? Ужас! Теперь положение значительно упростилось. Мы теперь практически всем писателям разрешаем писать все, что они хотят. Вот, например, у нас есть такой Охламонов.