"Воздух на больших высотах отличается необыкновенной прозрачностью, с глаз как бы спадает какая-то завеса, и поле зрения увеличивается почти вдвое. С полным удобством мы как бы парили над этим нагромождением скал, над этими чудовищными трещинами и пропастями, которые сходятся, сплетаются, но нигде не прерываются, составляя в общем страну гор, именуемую Дагестаном. Мы не встречаем здесь ничего, подобного строению известных нам горных стран, где соединение горных цепей, возвышение и опускание хребтов следует известной системе. Здесь - целый мир обломков и развалин, здесь все перемешано, все разбито, все в беспорядке; точно чудовищные волны океана как бы внезапно застыли и окаменели в бурю; это полное изображение первобытного хаоса.
Восхищаешься потрясающей красотой величественного и внушительного зрелища, но вместе с тем испытываешь чувство ужаса, как бы очутившись перед вратами ада. Отсюда понятно отвращение, внушаемое нашим бедным солдатам грозной природой Дагестана, и та захватывающая тоска по родине, от которой они гибнут, вспоминая широкое раздолье этой родины, ее зеленые, слегка волнистые равнины, богатые и цветущие, веселые субботние хоровые песни и хороводы и церковные воскресные службы. Сколько раз замечал я, как наши солдаты вздыхали о прелестях Чечни, между тем как там их отовсюду подстреливают, и каждый переход по лесу стоит чьей-нибудь жизни. Но там, по крайней мере, есть трава, есть лес, которые все-таки напоминают родину, а в Дагестане одни скалы да камни, камни да скалы. «Когда бы только избавиться от этих проклятых гор». Нельзя не повторить с Ермоловым его энергичного чисто русского выражения, вырвавшегося у него, когда он с вершины Караная, как и теперь мы, в первый раз увидал у своих ног этот огромный лабиринт пропастей, громадных гор, расколотых и перевернутых, образующих это море камней и скал Дагестана". Чем не белый стих тонкого русского аристократа Бенкендорфа...
Гарун бежал быстрее лани, Быстрей, чем заяц от орла; Бежал он в страхе с поля брани, Где кровь черкесская текла; Отец и два родные брата За честь и вольность там легли, И под пятой у супостата Лежат их головы в пыли. Их кровь течет и просит мщенья, Гарун забыл свой долг и стыд; Он растерял в пылу сраженья Винтовку, шашку — и бежит! — И скрылся день; клубясь, туманы Одели темные поляны Широкой белой пеленой; Пахнуло холодом с востока, И над пустынею пророка Встал тихо месяц золотой... Усталый, жаждою томимый, С лица стирая кровь и пот, Гарун меж скал аул родимый При лунном свете узнает; Подкрался он, никем не зримый... Кругом молчанье и покой, С кровавой битвы невредимый Лишь он один пришел домой. И к сакле он спешит знакомой, Там блещет свет, хозяин дома; Скрепясь душой как только мог, Гарун ступил через порог; Селима звал он прежде другом, Селим пришельца не узнал; На ложе, мучимый недугом, — Один, — он молча умирал... «Велик аллах! от злой отравы Он светлым ангелам своим Велел беречь тебя для славы!» — «Что нового?» — спросил Селим, Подняв слабеющие вежды, И взор блеснул огнем надежды!.. И он привстал, и кровь бойца Вновь разыгралась в час конца. «Два дня мы билися в теснине; Отец мой пал, и братья с ним; И скрылся я один в пустыне, Как зверь преследуем, гоним, С окровавленными ногами От острых камней и кустов, Я шел безвестными тропами По следу вепрей и волков. Черкесы гибнут — враг повсюду. Прими меня, мой старый друг; И вот пророк! твоих услуг Я до могилы не забуду!..» И умирающий в ответ: «Ступай — достоин ты презренья. Ни крова, ни благословенья Здесь у меня для труса нет!..» Стыда и тайной муки полный, Без гнева вытерпев упрек, Ступил опять Гарун безмолвный За неприветливый порог. И, саклю новую минуя, На миг остановился он, И прежних дней летучий сон Вдруг обдал жаром ###елуя его холодное чело. И стало сладко и светло Его душе; во мраке ночи, Казалось, пламенные очи Блеснули ласково пред ним, И он подумал: я любим, Она лишь мной живет и дышит... И хочет он взойти — и слышит, И слышит песню старины... И стал Гарун бледней луны:
Месяц плывет Тих и спокоен, А юноша воин На битву идет. Ружье заряжает джигит, А дева ему говорит: Мой милый, смелее Вверяйся ты року, Молися востоку, Будь верен пророку, Будь славе вернее. Своим изменивший Изменой кровавой, Врага не сразивши, Погибнет без славы,
Дожди его ран не обмоют, И звери костей не зароют. Месяц плывет И тих и спокоен, А юноша воин На битву идет.
Главой поникнув, с быстротою Гарун свой продолжает путь, И крупная слеза порою С ресницы падает на грудь... Но вот от бури наклоненный Пред ним родной белеет дом; Надеждой снова ободренный, Гарун стучится под окном. Там, верно, теплые молитвы Восходят к небу за него, Старуха мать ждет сына с битвы, Но ждет его не одного!.. «Мать, отвори! я странник бедный, Я твой Гарун! твой младший сын; Сквозь пули русские безвредно Пришел к тебе!» — «Один?» — «Один!..» — «А где отец и братья?» — «Пали! Пророк их смерть благословил, И ангелы их души взяли». — «Ты отомстил?» — «Не отомстил... Но я стрелой пустился в горы, Оставил меч в чужом краю, Чтобы твои утешить взоры И утереть слезу твою...» — «Молчи, молчи! гяур лукавый, Ты умереть не мог со славой, Так удались, живи один. Твоим стыдом, беглец свободы, Не омрачу я стары годы, Ты раб и трус — и мне не сын!..» Умолкло слово отверженья, И всё кругом объято сном. Проклятья, стоны и моленья Звучали долго под окном; И наконец удар кинжала Пресек несчастного позор... И мать поутру увидала... И хладно отвернула взор. И труп, от праведных изгнанный, Никто к кладбищу не отнес, И кровь с его глубокой раны Лизал, рыча, домашний пес; Ребята малые ругались Над хладным телом мертвеца, В преданьях вольности остались Позор и гибель беглеца. Душа его от глаз пророка Со страхом удалилась прочь; И тень его в горах востока Поныне бродит в темну ночь, И под окном поутру рано Он в сакли просится, стуча, Но, внемля громкий стих Корана, Бежит опять под сень тумана, Как прежде бегал от меча.
Справедливый тебе..от нашего стола...длинновато правда, но не обезсудь.
Чтобы рвануться в схватку, у мужчины Есть только две достойные причины. И первая: родной страны защита, Граница чья от недруга закрыта. Вторая - долг, что предками завещан, Мужчинам всем повелевает он: Собой рискуя, защищайте женщин, Как на дуэлях пушкинских времен. Чтоб песню спеть от века, у мужчины Есть только две достойные причины. И первая: любовь к земле родимой, Которая вошла нам в плоть и кровь И сделалась звездой неугасимой. Вторая - это к женщине любовь!
Когда поднимешься к вершинам синим, Где достают рукою небосвод, Когда услышишь, как река в теснине Который век все ту же песнь поет, Когда увидишь: в небе кружит птица, А по изгибам гор ползут стада, Родной земле захочешь ты молиться, Хоть не молился в жизни никогда.
Когда за далью моря корабельной Увидишь ты, как солнца шар поблек, И, будто в лампе десятилинейной, Прикрутит вечер блеклый фитилек. Когда увидишь: солнце в море тонет И режет солнце пополам вода, Ты склонишься в молитвенном поклоне, Хоть ты и не молился никогда!
Увидишь ты, как пожилые люди Сидят, свои седины теребя, Как женщина ребенка кормит грудью, – И в сотый раз все потрясет тебя, И все, что на земле, что в небе синем, Захочешь ты постичь, и вот тогда Замолкнешь, и молитва горлом хлынет, Хоть ты молитв не слышал никогда!
Нам внимает твёрдо сердце, Чтоб держались друг за друга Кабардинцы, адыгейцы, И черкесы, и шапсуги. Наши предки- воины чести Шепчут нам, чтоб были вместе. Наш народ со всей планеты Подпевает песню эту.
Припев: Листая прошлое, как книгу, Мечту возносим до небес. Самоназвание- Адыгэ, Иноназвание- Черкес! Мы оглашаем горы криком, Свободный дух в душе воскрес. Самоназвание- Адыгэ, Иноназвание- Черкес!
Мы- керкеты и касоги, Гордых зихов мы потомки. В страхе мы держали многих Грозным блеском сабель звонких. В наших генах- жар Востока, Страшный гул эпох жестоких, Башлыки, клинки и луки, И бесстрашие мамлюков.
Мы прошли сквозь дым сражений, Смерть и тяготы лишений, И дороги мухаджирства. Сохранили, всё ж, единство! Мы в объятиях Кавказа Адресуем миру фразу, Вторят снежные вершины: Мы- черкесы! Мы едины!
В горном ауле, там, где в июле снега, По небу ходят рядом с тобой облака. Там даже месяц лично с тобою знаком, Там без меня ты по небу ходишь пешком.
Припев: Пусть ревнивый Кавказ Встал между нами, - он не преграда для нас. Я прилечу к тебе, только ты позови, Нету преград на свете для нашей любви!
Ласковый Каспий лодку качает мою, Звонкие ветры песни над морем поют. В небе высоком скрыли тебя облака, Чтоб не смотрела ты на меня свысока.
Припев: Пусть ревнивый Кавказ Встал между нами, - он не преграда для нас. Я прилечу к тебе, только ты позови, Нету преград на свете для нашей любви!
Как говорят, к горе не приходит гора. Нам же с тобой давно повстречаться пора. Что же ты медлишь, что ж ты меня не зовешь? Как же на свете ты без меня проживешь?