Поведение настоящих членов различных местных радикальных организаций нередко демонстрировало и их более чем сомнительные мотивы. К примеру, хищение партийных денег было настолько распространенным среди рядовых экстремистов, что партийные лидеры были вынуждены признать эту проблему публично и применять специальные меры для борьбы с этим явлением. Несмотря на то, что подозревавшиеся в хищениях радикалы часто представали перед революционными судами чести или трибуналами, которые приговаривали их к исключению из организации, а иногда даже к смерти, партийные руководители не смогли положить конец этим махинациям, и к 1907 году практика хищений партийных средств достигла критических размеров.

Все партии российского революционного движения в той или иной мере сталкивались с подобными проблемами, но реагировали на них по-разному. Центральное руководство ПСР пыталось скрывать такие случаи, чтобы не бросать тень на репутацию партии. Например, когда Борис Савинков не смог объяснить, как он потратил тридцать тысяч из двухсот тысяч рублей, переданных ему в 1910 году для финансирования террористического акта, лидеры ПСР не стали проводить расследования, ограничившись официальным выражением недовольства его поведением. Этот случай не был единственным. И на других видных членов ПСР, включая Николая Русанова, одного из основателей партии, не раз падало подозрение в присвоении партийных средств. Во всех подобных случаях руководители ПСР старались как бы не замечать этого.

В то же время, однако, некоторые эсеры пытались принимать меры к тому, чтобы вернуть украденные деньги. В одном случае некий эсер после участия в акте экспроприации в Москве в 1908 году скрылся с двадцатью тысячами рублей. Его товарищи выследили его в Париже, где он и его жена открыли магазин, куда эсеры и наведались. Под угрозой смерти они потребовали вернуть деньги в казну ПСР, и бывший радикал, поняв, что его действительно могут убить, отдал им половину этой суммы.

Присвоение партийных денег практиковалось и в рядах социал-демократов, особенно среди большевиков, часто принимавших участие в актах экспроприации. Эти «эксы» не только пополняли местные партийные кассы, но и предоставляли в личное распоряжение боевиков крупные суммы легко нажитых денег. Большевик Александр Калганов, который был так неуправляем и буен, что его же товарищи считали его анархо-большевиком, организовал специальный отряд молодых экстремистов единственно с целью совершения революционных грабежей. Хотя теоретически экспроприированные ими средства должны были идти только на партийные расходы, есть основания подозревать, что по крайней мере часть этих денег осталась в руках боевиков и, в частности, самого Калганова. Последний, бывший до того нищим пролетарием, сумел купить себе и своей семье дом. В других случаях члены социал-демократических организаций, особенно кавказских, принимавшие участие в экспроприациях, вели впоследствии роскошный образ жизни, «ни в чем себе не отказывая».

Национальные революционные организации на окраинах также не избежали подобной напасти. Члены этих организаций любили произносить красивые слова о национальном освобождении, но действия многих из них мало чем отличались от обычного бандитизма. Один из представителей партии Дашнакцутюн был напрямую связан с местной преступной группировкой, которой он без ведома партии продавал оружие, принадлежавшее армянским националистам. После удачной экспроприации 315 000 рублей из Душетского казначейства в апреле 1906 года - одной из наиболее громких революционных акций, совершенных на Кавказе Революционной партией грузинских социалистов-федералистов, - большая часть этих денег осталась в руках некоего Кереселидзе, одного из организаторов этого акта. Он уехал с Кавказа и стал жить на широкую ногу в Женеве, сняв роскошную квартиру и купив собственный автомобиль, при этом он рассказывал женевским эмигрантам, что удачные дела в Грузии помогли ему получить большие деньги.

Экстремисты часто были связаны дружбой с профессиональными грабителями и сами участвовали в преступлениях, которые они даже не пытались называть революционными. Яков Гольдштейн, в кругу своих товарищей-эмигрантов в Лондоне имевший репутацию серьезного анархиста, был арестован английскими властями и приговорен к двадцати пяти дням тюремного заключения за мелкую кражу. В другом случае два бывших лесных брата из Прибалтики совершили в 1908 году массовое убийство по чисто личным мотивам. Оставшись без работы и нуждаясь в деньгах, они вошли в винный магазин, забрали пятнадцать долларов и, убегая, так удачно использовали свой прошлый боевой опыт, что убили и ранили дюжину полицейских. Анархист Янкель Литвак, живший в 1909 году во Франции под псевдонимом «Янш», занимался там подделкой валюты. Андрей Колегаев, известный член ПСР, будущий комиссар сельского хозяйства в 1918 году, живший в 1910 году в Европе, взял деньги у бывшей жены эсера Николая Тютчева для того, чтобы похитить детей последнего. Он выполнил это, не задумываясь о возможных последствиях, так как был уверен, что любой убежденный революционер посчитает ниже своего революционного достоинства обращаться за помощью в буржуазную полицию. В этом случае, однако, он просчитался.

Еще более ярким проявлением жестокости была хладнокровная программа чистки большевистской партии от действительных и потенциальных полицейских осведомителей, предложенная известным боевиком Камо. Камо, в то время живший за границей, предложил, что он и несколько его боевиков переоденутся в жандармскую форму и произведут ложные аресты ведущих партийных активистов в России: «Придем к тебе, арестуем, пытать будем, на кол посадим. Начнешь болтать: ясно будет, чего ты стоишь. Выловим так всех провокаторов, всех трусов». Не имея привычки ограничиваться пустыми словами, Камо, совершенно серьезно относясь к выдвинутой им программе действий, отправился в Россию для ее применения на практике. Его намерения и уверенность в возможности их осуществления указывают на определенную степень психической ненормальности этого видного экстремиста.

Обзор распространения терроризма в Российской империи был бы неполон без особого рассмотрения беспрецедентного кровопролития в районах еврейской черты оседлости. К 1900 году почти 30% всех лиц, арестованных за политические преступления, составляли евреи. В то время как в 1903 году из 136-миллионного населения России только 7 миллионов были евреи, среди членов революционных партий евреи составляли почти 50%, что сильно отличалось от ситуации в 1870-х годах, когда состав национальных меньшинств среди радикалов находился в более близкой пропорции к национальному составу населения в целом. Хотя непропорционально большое число евреев среди российских экстремистов - явление сложное и противоречивое, нам кажется, что традиционные объяснения его требуют некоторых поправок.

Историки особо подчеркивали, что для объяснения большого числа евреев среди террористов недостаточно приводить только безусловные факты того, что в Российской империи евреи подвергались притеснениям. Хорошо известно, что, хотя многие молодые евреи и пытались вырваться из своей традиционной, религиозной среды, большинству из них был закрыт доступ в российское общество; они также были ограничены в своих экономических правах, и это толкало их в ряды оппозиции существующей социально-политической системе. В то же самое время, однако, большинство известных еврейских революционеров и террористов, ассимилировавшись, были полностью интегрированы в российское общество и пользовались всеми экономическими и культурными благами. Десятки менее известных еврейских экстремистов никак не могли сказать о себе, что они находятся в худших социально-экономических условиях, чем большинство членов традиционных еврейских общин, где в 1870-х годах семьи подчас соблюдали недельный траур (шива) по детям, примкнувшим к радикалам, и где в начале XX века многие испугались революции и мечтали, «чтобы министры... повесили всех этих негодяев, которые только и умели, что кидать бомбы». Нам кажется поверхностным подход, при котором притеснение со стороны правительства считается единственной причиной возникновения ситуации, о которой сионист Хаим Вейцман писал в июне 1903 года Теодору Герцлю: «Это ужасающее зрелище... видеть большую часть нашей молодежи - и никто не назовет их худшей частью - приносящей себя в жертву как в припадке лихорадки».

В своих работах об участии евреев в русском революционном движении некоторые мыслители, и прежде всего Николай Бердяев, отмечали, что еврейские радикалы вышли из среды, главными отличительными чертами которой были глубокая, многовековая гордость и духовное бремя сознания своего избранничества, ощущение себя избранным народом. Эти писатели пытались найти корни еврейского радикализма в концепции, лежащей в основе еврейского национального и религиозного самосознания - в мессианской идее. Мессианская же идея, развивающаяся в тесной связи с мечтами о земле обетованной, с попытками преодолеть катастрофу диаспоры и сопутствующие ей несчастья и гонения евреев на протяжении веков, включает в себя веру в то, что спасения и славы добьется в конце концов весь народ Израиля, а не отдельные личности после смерти. Исконное стремление иудаизма к будущему воплощению этой цели может являться ключом к пониманию еврейского склада мыслей, внутренних ресурсов и движущих сил у лиц, конечно же, не смогших порвать в первом поколении тысячелетнюю связь с еврейскими преданиями, устоями и миропониманием, даже ценой отказа от всяких религиозных форм и собственного атеизма.

На деле, разрывая все видимые связи с религией, еврейские радикалы совершали чисто внешнюю подмену понятий, просто приспособляя традиционное мессианское мировоззрение к новой исторической ситуации и современным интеллектуальным нормам. Старые верования выразились в новых и слегка измененных формах, что, может быть, особенно заметно в мироощущении и отправных пунктах исторической концепции Карла Маркса, которого Бердяев назвал очень типичным евреем. Маркс, будучи материалистом, отрицавшим все духовные ценности, лишь несколько преобразовал идею мессии, ведущего народ Израиля к земному раю, в учение, по которому к спасению от несправедливости и угнетения приведет мир новый избранный «народ» - пролетариат. Эта переработка знакомых понятий в духе атеистического взгляда на мир (что включало и марксистское определение класса, а не личностей, как единственного активного участника исторического процесса) оказалась чрезвычайно привлекательной для многих российских евреев, которые начали пополнять ряды радикалов в количестве, прямо пропорциональном степени распространения марксизма в конце XIX века в России.

Вышеприведенная схема хотя бы частичного объяснения еврейского радикализма ни в коей мере не снимает с российского правительства вины за уход еврейской молодежи в революцию. Этому способствовали и погромы 1880-х годов, и волна антисемитских выступлений в Кишеневе в 1903 году и в Одессе, Минске и Киеве в 1905-м. К тому же, ограничения в экономических правах, в продвижении по социальной лестнице и в делании карьеры (что могло бы стать для многих ассимилированных евреев делом их жизни) буквально толкали их в революцию, на которую они тогда возлагали все свои надежды.

Для евреев интернационалистское учение Маркса с его ориентацией на рабочий класс было более привлекательным, чем ориентирующаяся на крестьян народническая идеология эсеров, которая для многих рядовых еврейских радикалов ассоциировалась с «традиционным русским характером, склонным к погромам, реакции, обскурантизму и славянскому шовинизму». Марксизм не обязывал их порывать со своим еврейским прошлым так решительно, как того требовало народничество, и поэтому среди рядовых эсеров евреи составляли не больше 15%, хотя среди эсеровского руководства их было, вероятно, больше. В то же самое время многие революционеры, как евреи, так и не евреи, хотя и находясь под сильным впечатлением от «научного» подхода маркеис--тов (особенно меньшевиков и бундовцев), никак не могли привести свои эмоции в согласие с марксистским строго рационалистическим мировоззрением, где не было места ничему, кроме абстрактных схем, материалистических расчетов и практического анализа. Горя желанием пострадать и принести себя в жертву за свои новообретенные убеждения, многие молодые еврейские экстремисты - неофиты, не вступившие в определенно «ненаучную» и более склонную к насильственным действиям партию эсеров, - посвящали себя делу максималистов и особенно анархистов, обладавших той притягательной силой, какую для нетерпеливых имеет жестокость методов. Это можно объяснить еще и тем, что из всех революционных направлений анархизм и максимализм, провозглашавшие полное разрушение традиционного общественного устройства необходимой предпосылкой перестройки общества, были наименее абстрактны, не основывались на разработанной теории и не требовали от своих приверженцев чрезмерных интеллектуальных усилий и подготовки; это было удобно для некоторых не слишком образованных еврейских добровольцев, которые часто полуграмотно изъяснялись на идише и почти совсем не читали по-русски. Таким образом, в то время как многие революционные лидеры предпочитали не использовать евреев в качестве непосредственных исполнителей терактов из опасения вызвать антисемитские настроения, некоторые максималистские и анархистские группы просто не имели другой альтернативы: по своему составу они были почти полностью еврейскими. Это явление не ускользнуло от внимания не только антисемитов-консерваторов, но и современных либеральных сатириков, в шутку сообщавших: «Расстреляно в крепости одиннадцать анархистов; из них пятнадцать евреев».

Большая часть террористических актов, приведенных в исполнение евреями, была совершена в районах черты оседлости, где жертвами революционеров, в первую очередь анархистов, были представители местной администрации, главным образом полицейские, казаки и солдаты. Проводили они также мелкие акты экспроприации и нападения на местных дельцов, особенно на тех, кто оказывал им сопротивление. В одном таком случае в маленьком промышленном городке Кринки в январе 1906 года фабриканты пытались защититься от анархистов, объединившись в союз, но во время их первого же собрания революционеры взорвали бомбу в синагоге, где оно происходило.

В районах черты оседлости, больше чем в других регионах империи, радикалы стремились бороться с частными лицами монархических убеждений и другими консервативными противниками революции. Любой, кто проповедовал патриотические, националистические или проправительственные взгляды, мог быть объявлен черносотенцем, против которого можно было применять любые насильственные действия хотя бы только потому, что такие взгляды подразумевали прямую или косвенную поддержку антисемитских погромов. Хотя не секрет, что члены монархических и правых групп с энтузиазмом участвовали в антисемитских выступлениях, все же часто революционные экстремисты в районах черты оседлости сами явно провоцировали репрессии со стороны консерваторов - репрессии, направленные поначалу не против еврейского населения вообще, а только против еврейских революционеров. Это особенно относится к случаям, когда радикалы бросали бомбы или стреляли в участников патриотических или религиозных собраний и демонстраций, а также в отдельных христиан, при этом иногда их жертвами становились и невинные прохожие, включая детей и стариков, что провоцировало антисемитские настроения и попытки возмездия. Результатом часто были жестокие столкновения и кровопролитие с обеих сторон и - что особенно трагично - нападения толпы на мирное еврейское население.

Несмотря на кровавые последствия революционного терроризма для преимущественно аполитичного еврейского населения, некоторые еврейские националистические группы, такие, как Сионистская социалистическая рабочая партия, рассматривали террор как приемлемый метод в борьбе против существующего строя. Еврейские революционные трибуналы выносили приговоры местным врагам, а отдельные радикалы с оружием в руках нападали на частные владения. Более того, не были редкостью случаи, когда еврейские революционные экстремисты оскорбляли членов своих традиционных общин действиями, граничащими с богохульством, например - избирали синагогу стратегическим местом для ведения перестрелки или производства взрывов, что и приводило к казачьим обстрелам и захватам этих молельных домов. Неудивительно, что многие евреи, особенно старики, были очень недовольны молодыми еврейскими экстремистами, чья террористическая деятельность приводила к погромам: «Они стреляли, а нас бьют...»

За один год, с октября 1905 по сентябрь 1906, на территории Российской Империи были убиты и ранены 3611 правительственных чиновников. К концу 1907 года счет дошел почти до четырех с половиной тысяч. Кроме того, погибли 2180 частных лиц, 2530 получили ранения, итого — более 9000 пострадавших за рассматриваемый период.
С января 1908 по май 1910 зарегистрированы 19957 терактов, в которых погибло представителей властей — 732, частных лиц — 3051, ранены 1022 и 2829, соответственно. В 1907 году в терактах гибли и получали ранения в среднем по 18 человек в день.Всего за полтора последних десятилетия царской России, в 23 тыс. террористических актов пострадало свыше 17 тысяч человек. Число убийств на окраинах империи — в Прибалтике, в Польше, на Кавказе — умножилось многократно. За 1907 г. в одном Закавказье зафиксировано 3060 терактов.

Для экстремистских группировок свержение правительства было лишь частью мечты. «Программа максимум» подразумевала разрушение всего общества. Крупнейшей организацией анархистов в России была федерация разрозненных групп «Черное знамя». Ее члены изобрели термин безмотивный террор. Нападение на владельцев любой собственности, каким бы бессмысленным оно ни казалось, в их глазах представляло шаг к освобождению народа. Лозунг о безмотивном насилии подхватили другие. Анархисты-индивидуалисты провозгласили, что вправе убить кого угодно, поскольку любой террористический акт приближал крушение буржуазного мира.

14 ноября 1905 г. боевая группа анархистов-коммунистов кинула две бомбы, начиненные кусочками свинца и гвоздями, в кафе отеля «Бристоль», где находилось более двухсот посетителей. Целью террористов, как разъясняла листовка, было «посмотреть, как подлые буржуи корчатся в смертельной агонии».
Бедняки попадали под огонь, как только не соглашались в чем-нибудь с радикалами. Извозчик, не соглашавшийся увезти бомбиста с места теракта, расплачивался жизнью. Экспроприации стирали грани между экономическим и политическим террором. Дневной заработок квалицированного рабочего в Петербурге в среднем равнялся полутора рублям, неквалифицированный получал 87 коп. в день. Экспроприация нескольких сот рублей была катастрофой для десятков ограбленных. С октября 1905 по октябрь 1906, радикалами было конфисковано порядка 7 млн. руб., в основном у гражданского населения. Бывало, убивали за грош: одной из жертв анархистской кампании против уличных разносчиков, стала старуха, продававшая лимоны на окраине Одессы.

В Прибалтике радикалы терроризировали жителей Риги и других городов. Убивали попов, чиновников, интеллигентов, которые их не поддержали.
Армянская партия «Дашнакцутюн» («Союз») была кавказским аналогом ПСР в России. Дашнаки терроризировали на Кавказе целые области и заставляли зажиточных хозяев платить до 80 тыс. руб. в год на содержание партии. Тех, кто сопротивлялся, убивали на месте. В 3060 террористических нападений на Кавказе, доложенных министерству внутренних дел за 1907 г., 1239 человек погибло и 1253 были ранены. За апрель 1907 года в Армавире террористы убили около полусотни местных предпринимателей за отказ, в отличие от более покладистых коллег, давать деньги на революцию. Общая сумма, добытая армавирскими радикалами, составила полмиллиона рублей.

Вымогательство и шантаж сделались основными методами добывания денег. Кое-кто даже заявлял об этом в названиях собственных организаций, как, например, одесские «Анархисты-шантажисты Черный Сокол».
«Рабочая организация партии социалистов-революционеров предлагает Вам немедленно пожертвовать 75 рублей, — говорилось в нацарапанной от руки записке с печатью местного отделения ПСР. — Если Вы не передадите означенную сумму, дело перейдет в Боевое Отделение». Редкие случаи отказа влекли, как правило, бомбу в окно.

Камо, который ничего не знал про общество и про классы, пришел однажды к решению программных расхождений: в его присутствии велись жаркие дебаты по аграрному вопросу. «Зачем ты с ним споришь? — спросил он у своего приятеля-большевика. — Давай, я его зарежу!» И показал на остолбеневшего меньшевика.

Женщины в начале 1900.х составляли примерно четверть российских террористов и почти треть эсеровской Боевой организации. Их вдохновлял образ и пример первой российской террористки Софьи Перовской, казненной в 1881.
Детей превращали в пешки в террористических играх. Большевичка Драбкина, перевозя гремучую ртуть, использовала трехлетнюю дочь в качестве прикрытия — так Лиза удостоилась быть самой юной террористкой России. Радикалы неустанно вербовали «трудных» подростков. В результате усилий вербовщиков, 22 процента эсеровских террористов имели возраст от 15 до 19 лет, а в Белостоке в 1905 г. эсеры сформировали боевой отряд из школьников.