"...необходимо как можно быстрее покончить с попами и религией. Попов надлежит арестовывать как контрреволюционеров и саботажников, расстреливать беспощадно и повсеместно. И как можно больше. Церкви подлежат закрытию. Помещения храмов опечатывать и превращать в склады".

«…ни один священник, епископ и т. д. не был и никогда не будет арестован только за то, что он духовное лицо; те же, кто ведет контрреволюционную деятельность, независимо от своей принадлежности к духовному званию, будут привлекаться к ответственности, но не за религиозную, а за антиправительственную деятельность».

«Бывший епископ армии и флота при штабе Врангеля, будучи в эмиграции, уже в годы второй мировой войны писал о событиях тех дней: «У нас почти не было руководящих идей, как не было их, конечно, и при Деникине. Можно не соглашаться с большевиками и бороться против них, но нельзя отказать им в колоссальном размере идей политико-экономического и социального характера. Правда, они готовились к этому десятилетия. А что же мы все (и я, конечно, в том числе) могли противопоставить им со своей стороны? Старые привычки? Реставрацию изжитого петербургского периода русской истории и восстановление «священной собственности», Учредительное собрание или Земский собор, который каким-то чудом все-все разъяснит и устроит? Нет, мы были глубоко бедны идейно. И как же при такой серости мы могли надеяться на какой-то подвиг масс, который мог бы увлечь их за нами? Чем? Я думаю, что здесь лежала одна из главнейших причин провала всего «белого движения» — его безыдейность! Наша бездумность! Если бы мы глубоко всмотрелись в исторический процесс, изучили его, поняли — тогда?.. Тогда, вероятно, мы просто отказались бы от этого анти-исторического движения на него. Но мы не хотели думать, не могли думать: шли по инстинкту, по привычке, ощупью.»

«Тогда я ни во что не верил. Если меня спросят, за что я боролся и каково было мое настроение, я чистосердечно отвечу, что не знаю… Не скрою, что в моем сознании иногда мелькали мысли о том, что не большинство ли русского народа на стороне большевиков, — ведь невозможно же, что они и теперь торжествуют благодаря лишь немцам и т.п. Но эти мысли я как-то трусливо сам отгонял от себя и противопоставлял им слухи о восстаниях внутри России и т.п. Это было ужасное время, когда я не мог сказать твердо и прямо своим подчиненным, за что я борюсь.»

Невероятно зверскими были расправы красных со священниками на Кубани. Так, священник станицы Владимирской Александр Подольский, пятидесяти с лишним лет, окончивший университет по юридическому факультету, был зверски убит за то, что служил молебен перед выступлением своих прихожан-казаков против красноармейцев.

Перед тем, как убить отца Александра, красноармейцы долго глумились над ним, водили его по станице, били, потом вывели за село, изрубили его и бросили на свалочных местах, запретив кому бы то ни было его хоронить. Один пожилой прихожанин, желая оградить тело покойного от растерзания его собаками, ночью прошел туда и стал его закапывать, но был замечен пьяными красноармейцами, был тут же изрублен и брошен там же.

В станице Барсуковской весной 1918 года священник Григорий Златорунский, сорока лет, был убит красноармейцами за то, что служил молебен по просьбе казаков об избавлении от красноармейцев…

Священник станицы Должанской Иоанн Краснов, сорока лет, был убит за служение молебна перед выступлением прихожан против большевиков…

Священник станицы Новощербиновской Алексий Малютинский, пятидесяти лет, был убит за осуждение красноармейцев в том, что они ведут Россию к гибели, и за то, что служил молебен перед выступлением казаков-прихожан…