Истории от Олеся Бузины: «В такой войне я участвовать не могу»

Белая береза

29 998 09:09 28.07.2014

Рейтинг темы: +6

Белая береза
20642

Сообщений: 1908

Истории от Олеся Бузины: «В такой войне я участвовать не могу»

Изо всех войн самая страшная — гражданская. То, что происходит сегодня в Донбассе, сразу же вызывает ассоциации с событиями вековой давности.

Художник Владимиров. Всю гражданскую войну провел в родном Петрограде. Фотографически запечатлел страдания простых горожан от голода и полной безысходности.

Существует множество теорий причин возникновения войн. Древнегреческий философ-человеконенавистник Платон считал, что «война — это естественное состояние народов». Германский генеральный штаб в первой половине прошлого века был полностью согласен с этим утверждением. Немецкие офицеры любили цитировать классика, что не помешало им проиграть две мировые войны.

Другой философ и писатель, миролюбивый индиец Рабиндранат Тагор, думал совершенно иначе. «К войне, как к крайнему средству, прибегают лишь государства-банкроты, — сказал он. — Война — последний козырь проигравшегося и отчаявшегося игрока, отвратительная спекуляция мошенников и аферистов».

Я же полагаю, что большинство войн начинаются от скуки. Но только на войне человек понимает, что такое настоящая скука. Самая же отвратительная война — гражданская. Когда граждане одного государства, говорящие на одном языке (или на двух взаимопонятных, как в нынешней Украине), перестают слышать друг друга и берутся за оружие, жить становится невыносимо.

Но, к сожалению, так бывает в истории. Как говорится, не мы первые, не мы последние. Что, впрочем, слабое утешение.

Обычно гражданской войне предшествует период яростных идеологических споров. Противоборствующие стороны выдвигают несколько радикальных моделей будущего. Каждая из них исключает другую. Коммунизм или капитализм. Авторитет Церкви или свободное толкование Библии. Монархия или республика. С Западом или с Россией. В общем, или-или. И третьего не дано.

Слово за слово, и вдруг, как бы из ничего, возникает непримиримый конфликт. Из гражданской войны родился Советский Союз. И нынешняя Германия. А Великобритания, отлаженная сегодня, как часовой механизм, пережила в своей истории несколько гражданских войн! Война Роз стала для нее вехой, обозначившей переход от средневекового феодализма к абсолютизму. А то, что наши историки называют английской революцией XVII века, сами британцы именуют English Civil War («Английской гражданской войной»). Она тянулась десятилетиями, затухая и снова разгораясь!

Даже Английские кроты пошли на гражданскую. Сначала англичане свергли короля Карла I, объявив его «деспотом». Потом пожили при настоящей диктатуре Кромвеля. Вернули на трон сына убитого короля — тоже Карла, но с номером «два». Новый король понравился. Но умер бездетным, исчерпав свои силы в половых излишествах. На трон сел его брат Джеймс II. В 1685 году неугомонные подданные устроили против него бунт во главе с герцогом Монмутом. Эта заварушка носила название, которое очень понравилось бы украинскому депутату-радикалу Ляшко: «восстание с вилами». Джеймс бунт подавил, но через три года был свергнут сторонниками парламентаризма уже без вил, в результате совершенно нелегитимного и безобразного мятежа, который по причине его успешности был тут же объявлен «Славной революцией». Чопорные англичане не постеснялись ради ее победы прибегнуть к иностранной помощи и отдали трон голландскому принцу — Вильгельму Оранскому, ибо тот согласился, заняв английский трон, ограничить свои полномочия.

Любопытно, что и эту новую, уже, так сказать, «народную» власть англичане тоже не любили! Когда в 1702 году конь Вильгельма на охоте попал ногой в кротовью нору, а сам король вылетел из седла и вскоре умер, вся Англия пила за здоровье «маленького джентльмена в черном жилете» — то есть этого самого кротика, не подозревавшего, какую выдающуюся роль он сыграл в истории. Видите, до чего островитянам понравилось свергать любое правительство! Даже кротов они зачислили в заговорщики и революционеры.

Это теперь можно с юмором вспоминать те события. Все ведь кончилось, и трупы забылись! А в страшном XVII столетии англичанам было не до смеха. Быть бы живу! Некоторые из них успели родиться и умереть, так и не дождавшись конца ожесточенной гражданской войны, тянувшейся с перерывами примерно полвека. Знаменитый Уинстон Черчилль, чей предок, герцог Мальборо, вовремя перебежал от свергнутого Джеймса к Вильяму в финале гражданской войны, начало ее в своей «Истории англоязычных народов» описал так: «Брат сражался против брата, отец против сына… С обеих сторон люди шли в сражение, испытывая сомнение, но руководимые верой в высокие идеалы. Но по обе стороны были и другие: распутные придворные, амбициозные политиканы, наемники, ищущие заработка, готовые поживиться на национальном разобщении… Боевые столкновения и грабежи охватили всю страну. Конституционный вопрос, религиозные конфликты, бесчисленные местные раздоры — все соединилось в новом всплеске ненависти. Рубеж вражды соответствовал географической границе, которая разделила в XIX веке голосующих за консервативную и либеральную партии. Раскол, наступивший вследствие гражданской войны, давал о себе знать в Англии на протяжении двух столетий, а многие странные примеры его неизживаемости существуют и в нынешней Англии».

Читаешь, и даже на душе легче становится. Не только у нас бывали трудные времена. В Британии тоже, оказывается, не все сразу наладилось. Кстати, юность Даниэля Дефо, написавшего «Робинзона Крузо», пришлась как раз на излет гражданской войны. Он даже успел сдуру поучаствовать в «восстании с вилами», о чем читатели «Робинзона» даже не задумываются. Ценят его совсем за другое.

А большинство остается дома. Но нам ближе и понятнее, конечно же, история собственной гражданской войны — той самой, что началась после падения Российской империи в 1917 году. И события ее происходили на территории нынешней Украины, и описаний осталось множество.

Как ни странно, во время междоусобиц большинство населения остается дома. Бегают от мобилизаций. Пытаются жить привычной довоенной жизнью. Воюют люди идейные — юные энтузиасты, жаждущие переустроить мир, и люди, переживающие кризис среднего возраста. Первые еще не успели оценить прелесть жизни. Вторые — уже несколько устали от ее радостей, но так и не успели достичь того, на что нацелились в юности, и совершают свой последний большой рывок.

К ним присоединяются наемники, воюющие за плату. Бандиты, получающие удовольствие от самого процесса убийства. И те безвольные или невезучие люди, кому не удалось избежать принудительного зачисления в ряды солдат.

Идеалисты обычно вскоре разочаровываются в своих идеалах. Ведь чем благороднее идея, тем быстрее она переходит в свинство.

Сын московского купца Сергей Мамонтов был именно таким идеалистом. Он оставил одну из лучших, на мой взгляд, мемуарных книг, описывавших гражданскую с белой стороны, — «Походы и кони». Мамонтов воевал на Украине, как раз в тех местах, где жили мои предки по отцовской линии, — Гадяч, Зеньков, Полтава. И там, где и сегодня идут бои, — в Донецком каменноугольном бассейне. Славянск, Изюм, Юзовка (нынешний Донецк) значатся в его прямодушном рассказе, как и в нынешних сводках.

Свою армию поручик Мамонтов всеми силами старается обелить: «Красные, упоенные безнаказанностью, доходили до бестиальности, теряли человеческий образ. Мы тоже не были ангелами и часто бывали жестоки. Во всех армиях всегда находятся извращенные типы, были такие и у нас. Но большинство было порядочными людьми. Культурный уровень нашей армии был несравненно выше культурного уровня красной армии. У нас был дух дружбы. Не только среди офицеров, но между офицерами и солдатами. Дисциплина была добровольная. Никаких сысков и доносов у нас не было. Часть превращалась в семью. Полагаю, что и в других частях было то же самое. В этом была громадная разница между нами и красными. Там господствовал сыск, доносы, и чуть что — расстрел».

Но есть одно место в воспоминаниях бравого офицера-артиллериста, которое ставит крест на его рассуждениях о сравнительной чистоте носителей двух борющихся идей: «На войне становишься суеверным. У меня с судьбой установился «договор». Меня не убьют и не ранят, если я не буду делать подлостей и убивать напрасно. Можно было убивать для защиты и при стрельбе из орудий. Это убийством не считалось. Но НЕ РАССТРЕЛИВАТЬ и не убивать бегущих. Я никогда никого не убил самолично, и верно — я не был ранен, и даже лошадь подо мной никогда ранена не была. Страх, конечно, я испытывал, такова уж человеческая природа. Но когда я вспоминал о «договоре», то мне казалось, что пули перестают цыкать около меня».

Но большинство не следовало принципам Мамонтова. Охотники расстреливать пленных всегда находились. Как, например, под Бахмачем, где красные потерпели сокрушительное поражение в 1919 году: «Как репрессия за изуродованные трупы был отдан приказ пленных не брать. И как на грех, никогда так много пленных не брали. Пленных приводили со всех сторон. И их расстреливали. Красные и не думали о сопротивлении, а бежали отдельными толпами и после первого залпа сдавались. Их расстреливали. А на смену вели уже другую партию. Я понимаю, что в пылу боя можно расстрелять пленного, хоть это не годится. Но расстреливать сдающихся систематически, почти без боя — это просто отвратительно. Мы все надеялись, что начальник дивизии отменит свой приказ, но так и не дождались отмены. Думается, что расстреляли несколько тысяч. К счастью, артиллерия освобождена от этого гнусного занятия. Но даже смотреть было невыносимо».

После гражданской войны двадцатидвухлетний поручик-дроздовец Сергей Мамонтов уехал за границу. Выучился на архитектора в Париже. Долго жил в Центральной Африке — тогда французской колонии. Что-то там строил. Умер в Каннах в 1987 году, почти девяностолетним. Видать, судьба действительно благоволила этому «гуманисту» гражданской войны, принципиально отказавшемуся расстреливать пленных.

.pagespeed.ic.35ybq06clB.jpg
Гуль во Франции. Мирная жизнь пришлась белогвардейцу по вкусу.

.pagespeed.ic.Rd-Zvynn_H.jpg
И так было. Это не коммунистическая пропаганда. Это реалии гражданской войны без прикрас.

.pagespeed.ic.VlMgXsV21u.jpg
Шкуро. Довоевался до виселицы.

«Желающие на расправу!» Воспоминания прапорщика Романа Гуля, написанные по горячим следам войны, использовали сразу два писателя — Алексей Толстой для «Хождения по мукам» и Михаил Булгаков в «Белой гвардии». Гуль успел поучаствовать и в Ледяном походе вместе с корниловцами, и в киевской эпопее гетмана Скоропадского. Как и Мамонтов, он столкнулся с той же психологической проблемой — вроде и ненавижу большевиков, но убивать людей, говорящих на том же языке, что и ты, не могу. Душа не принимает.

«Желающие на расправу !» — кричит с седла Неженцев. «Что такое? — думаю я, — неужели расстрел? Вот этих крестьян? Быть не может». Нет, так и есть, сейчас будет расстрел этих остановившихся на лугу людей с опущенными руками и головами. Я глянул на офицеров: может быть, откажутся, не пойдут? Я молчаливо решаю за себя: не пойду, даже, если Неженцев прикажет, пусть расстреливают тогда и меня; я чувствую накипающее во мне озлобление против этого подполковника в желтом кавалерийском седле. Из наших рядов выходят офицеры, идут к стоящим у ветрянки пленным; одни смущенно улыбаются, другие идут быстро, с ожесточенными лицами, побледневшие, по ходу закладывают обоймы, щелкают затворами и близятся к кучке незнакомых им русских людей… У мельницы наступает тишина; только три человека еще добивают кого-то штыками. «Вот это и есть гражданская война, — думаю я, глядя на свалившихся на траву окровавленной кучей расстрелянных… И я чувствую, что в такой войне я участвовать не могу».

Читая эти строки, я всегда чувствовал, что прав был мой прадед по женской линии — царский офицер Андрей Бубырь, доблестно провоевавший Мировую и уклонившийся от всех мобилизаций в гражданскую, и семнадцатилетний прадед Григорий Юрьевич Бузина, дезертировавший от красных летом 1919-го. Где-то рядом бродил Гуль, бросивший винтовку и уехавший в Германию, и Мамонтов с его дроздовской батареей. Но не встретились. Не убили друг друга. И слава Богу.

Трусливое бегство от мира. Хорошо на гражданской другим — безбашенным авантюристам, вроде генерала Шкуро, предводителя «Волчьей сотни», дослужившегося в тридцать с небольшим до командира конного корпуса. Вот как описывает его капитан Макаров в мемуарной книге «Адъютант Май-Маевского» — тот самый, что стал прототипом героя фильма «Адъютант его превосходительства»: «Шкуро полулежал на диване, не обращая внимания на Май-Маевского, который одиноко сидел за небольшим столиком и пил водку, бандит запел свою любимую песенку:

Со своею ватагой я разграблю сто городов…
Лейся да лейся, белое вино,
Ты на радость нам дано»…

Шкуро был тем, кого сегодня называют «полевыми командирами». Воюя на стороне белых, он с трудом заставлял себя подчиняться приказам и даже однажды воскликнул, когда его упрекнули за грабежи, пьянство и «полнейшую вакханалию в корпусе»: «Я знаю, что делаю! Хотите, завтра не будет ни Деникина, ни Ленина, ни Троцкого, а только батька Махно и батька Шкуро?»

Настоящая фамилия Шкуро была Шкура. Весьма неблагозвучная. Кубанский казак, потомок запорожцев, он сначала хотел изменить ее на Шкуранский, но потом удовлетворился заменой всего одной буквы и ударения на последний слог на французский манер. В 1919-м ему было только тридцать три года. С одной стороны, возраст Христа. С другой — вся жизнь впереди. И как же он ее потратил? На какие добрые дела?

После гражданской войны бравый генерал работал наездником в цирке, снимался в кино статистом. Певец Александр Вертинский вспоминал, как в Ницце во время съемок «Тысячи и одной ночи» к нему подошел невысокий человек в чалме и турецком костюме, представившийся генералом Шкуро:

— Узнаете меня? — спросил он.

Если бы это был даже мой родной брат, то, конечно, в таком наряде я бы все равно его не узнал.

— Нет, простите.

— Я Шкуро. Генерал Шкуро. Помните?…

— Надо уметь проигрывать тоже! — точно оправдываясь, протянул он, глядя куда-то в пространство.

Свисток режиссера прервал наш разговор. Я резко повернулся и пошел на «плато». Белым мертвым светом вспыхнули осветительные лампы, почти невидные при свете солнца… Смуглые рабы уже несли меня на носилках.

«Из премьеров — в статисты! — подумал я. — Из грозных генералов — в бутафорские солдатики кино!… Воистину — судьба играет человеком».

Но и это еще был не финал! Боевую карьеру Шкуро закончил группенфюрером СС у Гитлера, собравшего под свои знамена разбойников и авантюристов со всей Европы. Атаман Шкуро на службе у атамана Гитлера… Начальником Резерва казачьих войск при Главном штабе войск СС. Бывает же и такое. Повешен в Москве в 1946 году, в которую так мечтал вступить во время гражданской, весело распевая:

У нас теперь одно желание –
Скорей добраться до Москвы,
Увидеть вновь коронование,
Спеть у Кремля – Алла Верды…

А где-то рядом с ним в одной армии воевали франкоговорящий бригаденфюрер СС Леон Дегрель, командовавший дивизией «Валлония» и грезивший восстановлением «Великой Бургундии». И бывший командир полка Черных запорожцев Петр Дьяченко родом из-под Гадяча на Полтавщине — русский, украинский, польский и даже немецкий офицер, командовавший в 1945-м противотанковой бригадой «Вільна Україна» в составе Вермахта.

Как заметил другой авантюрист и писатель — итальянский писатель и кинорежиссер Курцио Малапарте, умудрившийся начать в 1920-е фашистом, а закончить в 1950-е коммунистом: «Для воевавшего война никогда не кончается». Поэтому, как по мне, ее лучше не начинать. Ведь война, по мнению Томаса Манна, всего лишь — «трусливое бегство от проблем мирного времени». Что бы кто ни говорил в ее оправдание.

http://www.buzina.org/publications/1350-v-takoy...

Если Вам было интересно это прочитать - поделитесь пожалуйста в соцсетях!