К. Ясперс и нацистская диктатура в годы Второй мировой войны. Идейное противостояние: Ясперс - Хайдеггер
С установлением диктатуры национал-социалистов в жизни Ясперса наступает тяжелый драматический период. Его безупречный авторитет как профессора философии пошатнулся в свете новых политических событий. На протяжении десятилетий до этого он наблюдал изменение политической ситуации: дух верноподданничества в школах, расцвет национализма в университетах, выходящее за грани разумного всеобщее воодушевление в связи с войной 1914 года, затем период скрывания правды, наступивший после поражения в войне и низложение Гогенцоллернов: появление тезиса об «ударе ножом в спину» (утверждение, будто Германия проиграла Первую мировую войну в результате революции), намеренное нежелание знать правду о том, что Германия раз и навсегда перестала существовать как великая империя. Тем не менее, все это Ясперс не оценивал как специфические симптомы болезни именно немецкого государства. Тогда в его представлении понятие «немецкость» было скорее из области культуры, нежели политики. «Немецкость» сводилась лишь к родине, языку, происхождению; Германия рассматривалась как родина духовных творений в области поэзии, философии, музыки и науки. Сосредоточенность интеллектуальных интересов Ясперса в рамках этого культурологического подхода к пониманию всего немецкого было следствием относительно долгого отсутствия интереса ко всему, что связано с политикой: «Когда я был еще студентом, я не испытывал никакого чувства ответственности за происходящее».36 И лишь знакомство с Максом Вебером и Первая мировая война внесли известные изменения в его сознание. Для него это было, скорее, обращение к тому, что называется «большой политикой», а не изучение чьей-либо конкретной деятельности в рамках политики повседневной. Написанная в 1930 г. «Духовная ситуация времени» ни в коем случае не являлась анализом политических реалий настоящего; это был общий анализ современной ситуации в сфере духовного развития европейского общества в целом. Эта его работа не касалась ни феномена нацизма, ни уже тогда набиравшей силу дискриминации евреев. Ясперсу казалось безусловным, что «это движение (нацизм - С.К.), которое декларировало удобный способ уйти от проблемы свободы посредством применения насилия и принуждения к повиновению, никогда не сможет победить в Германии»37.

С момента переворота в его душе поселился страх. Но даже теперь Ясперс еще не до конца понимал всей серьезности происходящего. Как -то на вопрос Ханны Арендт о том, что он обо всем этом думает, он ответил: «Все происходящее - не более чем оперетта» . А когда он узнал о ее намерении эмигрировать, он отреагировал так: «Эмиграция станет величайшей из совершенных Вами глупостей. Все, что теперь происходит, пройдет как страшный сон». Когда брат его супруги Эрнст Майер в 1933 году сказал ему: «В один прекрасный день нас, евреев, всех загонят в бараки и подожгут!»,40 Ясперс счел лишь это плодом его фантазии.
Позднее ученый признается: «Поначалу я строил себе иллюзии, о чем теперь мне стыдно и вспоминать. Я отказывался замечать очевидное, все надеясь на скорую смену власти посредством переворота. Я не хотел сразу верить в худшее...».

Иллюзии вскоре рассеялись. Новым режимом жестоко подавлялось любое проявление инакомыслия. «У нас осталась лишь одна надежда: на освобождение извне». Но и она рассеялась после заключения конкордата с Ватиканом, военно-морского договора с Англией и безнаказанной оккупации Рейнской области. Столь же безнадежной была ситуация и в университете. Его нацификация завершилась летом 1935 г. Предательство науки учеными стало очевидным. Ясперс должен был, наконец, понять: Германия стала нацистским государством: «Мы, немцы, внезапно оказались в тюрьме».

Для подобного государства Ясперс, даже безо всяких со своей стороны провокаций, заведомо считался врагом, так как его жена была еврейкой. Однако поскольку он уже тогда был ученым с мировым именем, их брак был зачислен в категорию смешанных. Прежде всего, это сохраняло ему право публиковаться и в дальнейшем: в 1935 г. выходит «Разум и экзистенция», в 1936 г. книга о Ницше, в 1937-м - о Декарте, в 1938-м - томик «Философии экзистенции». За ним также сохранялось право преподавать. Правда, при одном условии: «Я никогда больше не должен упоминать понятия «раса», а о «расизме», с коим до 1933 года я активно боролся, мне отныне нельзя говорить ни слова».44 Однако, поскольку он продолжил разговор на запретные темы (об Иеремии, Иове, Спинозе и иных «лицах еврейской национальности»), к нему были применены соответствующие санкции.

С 1933 года он был лишен возможности принимать участие в управлении университетом, поскольку был снят со всех постов, имевших отношение к университетской администрации. В 1937 году его окончательно отстраняют от преподавания и наряду с профессурой в 1938 году лишают права издавать в Германии свои работы. Ясперс, таким образом, терял все права на своей родине.

Однако увольнение из уже полностью политизированного университета было, наверное, не самым страшным для него. Единственное, о чем он действительно сожалел после ухода оттуда, - это утрата контакта со студентами, с юными, непосредственными, искренне интересующимися и критичными людьми: «Ежедневно ощущаемая требовательность молодежи, которая отлично стимулировала работу, была способна с легкостью ликвидировать внутренний беспорядок, заменяя его четкой самоорганизацией. Это чувство должно быть знакомо каждому человеку, занимающемуся умственным трудом, которому к тому же посчастливилось быть преподавателем университета».