> Наши власти, надо понимать, включились в информационную войну, где поле боя — отечественная история. Накануне 100-летия Октябрьской революции явлены два сериала: «Демон и революции» и «Троцкий». > > В обоих главный герой — Парвус, который якобы революцию организовал и профинансировал немецкими деньгами. Заодно и Троцкого создал.
Ну, да… переводят стрелки, как обычно, на большевиков…. Когда нет успехов в настоящем, рекомендуют ругать прошлое… Обычный приём информационной войны.
23:48 10.11.2017
zaperenos (zaperenos) писал (а) в ответ на :
> Во-первых поляков призвали именно демократическим путем. а свергали, как раз ваши «советы»
Вот-вот, готовы кого угодно призвать…. лишь бы «демократическим» путём… Хотя мнения о том, что это за штука такая демократия очень и очень противоречивы…
14:34 11.11.2017
Честное слово, красная звезда! новый проект издательства «Красный матрос»
К столетию Великого Октября культовое питерское издательство «Красный Матрос» выпустило в свет уникальный альбом «Честное слово, красная звезда, Ленина и Сталина обманывать нельзя».
Идея книги у поэта, главного «красного матроса» Михаила Сапего возникла ещё пятнадцать лет назад, все эти годы он планомерно собирал артефакты народного творчества. В издательском слове Сапего отмечает: «Основным замыслом „Честного слова…“ явилось не просто намерение отрапортовать по календарю о юбилее Планетарного События и не только свойственное „Матросу“ (чего уж там) трепетное отношение к „ушедшей натуре“, сколько попытка через собранный так называемый контент задуматься на тему народной любви (в кавычках и без) к вождям Великой Октябрьской».
«Честное слово, красная звезда…» — это стихи и сказки, фотографии и рисунки, плакаты и дневники, чеканка и отливка, резьба по дереву и вышивка, связанные с именами Ленина и Сталина. Это живая русская история.
Томас де Торквемадо (41142) писал (а) в ответ на :
> Поэтому Майданутые 1917 года так жестоко уничтожали офицерство, чтобы ослабить Россию…
Так ведь, система самодержавного крепостничества, столыпинские галстуки, Ленские расстрелы и пр., пр., так крестьян, будущих содат 1-й мировой их так и настроила…
22:05 14.11.2017
Егор Ардов (antoninid) писал (а) в ответ на :
> система самодержавного крепостничества
Крепостничество отменили за 50 лет до Майдана 1917 года. Майдан профизошел из-за ДЕМОКРАТИЧНОЙ ОТОРВАННОСТИ ВЛАСТИ ОТ РЕАЛЬНОСТИ. Если бы у власти был ПОЛКОВНИК ВВП, Он бы не ушел — и не бросил СТРАНУ НА РАСТЕРЗАНИЕ бизнес-лидерам в Феврале и затем в Октябре — бандитам с партийно-воровскими кличками, т.е. полковник бы знал РЕАЛЬНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ВЕЩЕЙ. ВЫВОД: власть должна быть выборной… Чтобы у власти люди не ЗАЖИРЕЛИ и не ОГЛОХЛИ и не потеряли чувство реальности… что погубило не только Николая-2 но и его семью и бедных девочек, которые в 1-ю мировую войну работали санитарками… В отличии от проституток и террористок которым Ленин строил памятники — СофьПеровскаРоза, Клара, Лариса-Рейснер и другой генетический мусор, который радовался во главе с Лениным поражению России в войне с Японией и первую мировую войну…
07:04 15.11.2017
Великий Октябрь и саранча как я прожил этот день
Владимир Бушин
Ещё в конце прошлого года я задумался: как, чем, каким образом отметить мне Столетие Октябрьской революции? Столетие!.. А до второго Столетия едва ли удастся мне дожить в здравом уме и твёрдой памяти, едва ли.
И я решил: во-первых, прочитаю внукам лекцию об Октябрьской революции. Перед 7 ноября у них как раз были каникулы. Я нагрянул к ним, усадил перед собой и начал издалека — с крепостного права. Слушали внимательно.
Но это, так сказать, частное мероприятие, а был у меня и гораздо масштабнее замысел: написать во славу Столетия революции, Советской власти, в защиту их вождей и руководителей, прежде всего Ленина и Сталина, сто статей. И на основе этих статей издать десять книг.
Жена ахнула, узнав о моём замысле, и с испугу заговорила со мной языком известной пожилой дамы из пушкинской «Сказки о рыбаке и рыбки»: «Дурачина ты, простофиля! Ты же почти ровесник революции. Вспомни, что недавно сказал:
Опять прислал Проханов чачу.
Я пью её и горько плачу:
Хоть восхищаюсь я Прохановым,
Как Ленин в юности — Плехановым.
Но наши восьмилетние внуки одобрили мою идею: «Жми, дед! Где наше не пропадало!».
И что ж вы думаете? К первым числам ноября я выполнил план.
После такого книжного залпа я подумал, что 7 ноября могу не идти на демонстрацию. Но тут по телевидению началось нашествие фильмов об Октябрьской революции. Как саранча! Как оползни! «Демон революции», «Троцкий», «Подлинная история революции», «Истинная история…», «Подноготная история…» И ведь все — по серий шесть-восемь! Уму непостижимо… Ну, попробовали мы с женой смотреть. Вот появляется на экране Троцкий. Но что такое? Рядом с ним чья-то тень, и она его заслоняет. Спрашиваю жену: «Таня, может, я вижу плохо. Кто там рядом с Троцким?» — «Как кто? Да Чубайс сперва выглядывал из-за его спины, а потом воплотился во Льва Давыдовича». — «А рядом с Парвусом?» — «Второй Чубайс!» — «А как царь Николай похож на Медведева!» — «Да наверняка Медведев и играл». — «А в роли Александры Федоровны, я думаю, дебютировала Наталья Поклонская». — «Кому же ещё!» — «А Наталью Седову, вторую жену Троцкого, кажется, изобразила Ксения Собчак, наш будущий президент. Если не Алексеева Людмила Михайловна, 1927 года рождения.»
Но главное-то — необоримая скука, воинствующая бездарщина, аж скулы ломит. Кто будет смотреть ваши сериалы? И ведь какие вороха невежества и глупостей! Скажу хотя бы только о двух-трёх из тех, о которых можно кратко. Фильм о Троцком начинается с чудовищной сцены древнеримской децимации, то есть с казни, с расстрела на фронте каждого десятого в строю той воинской части, которая отступила с поля боя без приказа. Не было никаких децимаций, ничем это не подтверждается. Крови и без этого пролито столько… И кадры нужно было беречь, каждый солдат на счету. А на экране 10% личного состава истребляется собственной рукой… Что ни говори о Троцком, но дураком-то он не был. Это пассаж в том же роде, что в «Архипелаге» у Солженицына: бригада заключённых не выполнила план по лесоповалу, и троцкист Александр Исаевич её на месте расстрелял. А кто, если уж отбросить все иные соображения, кто завтра вместо расстрелянных будет план выполнять?
Так начинается фильм, а как он завершается? Хорошо известно, что испанец Рамон Меркадер убил сидевшего за столом Троцкого ударом ледоруба по голове. А тут Троцкий героически погибает в отчаянной неравной схватке с молодым испанцем. Какая красивая смерть!.. Вот так же 30 апреля 1945 года Геббельс объявил, что фюрер погиб в бою на баррикадах при защите рейхстага…
Я уж не говорю о таких частностях, как-то, что Ленин в письмах называл Троцкого и Иудушкой, и свиньей, но никогда не разговаривал с ним «на ты». А Троцкий не мог называть Сталина «Коба» — это было имя для узкого круга близких людей.
И ведь сколько денег народных отмусолили на эту кино-саранчу!.. И все фильмы продиктованы одним чувством: жутким страхом за то, что натворили с великой страной заказчики фильмов. Они же страшней всех Троцких и Парвусов вместе взятых, ибо всё-таки не те, а эти удушили Советскую власть, не те, а эти разрушили страну, отринув от неё 14 республик — 4 миллиона квадратных километров со всем их населением, городами, заводами, морскими портами, полями, лесами, реками… Чуть не десяток Франций! Отринули и принялись навешивать всюду дохлых орлов и власовские флаги. Да ещё так вихлялись перед американцами, что дали им возможность не только оторвать, но и натравить на нас самую большую из республик…
Был у меня такой случай. Мой испанский друг Хосе Нуньо повёл меня однажды на Кунцевское кладбище. Долго мы искали нужную могилу, Хосе волновался, что забыл, где она. Наконец воскликнул: «Вот! Здесь». Мы подошли. Смахнули снег с надгробья. Это была могила Рамона Меркадера. Постояли, помолчали. Хосе рассказал, что Меркадер отсидел в тюрьме двадцать лет. Шесть лет его пытали, стараясь узнать подлинное имя. Молодая женщина из обслуживающих влюбилась в молодого испанца, который сам вызвался ликвидировать Троцкого. После освобождения они поженились и уехали в Советский Союз. Здесь им дали работу, квартиру, они усыновили двух сирот. Рамон умер в 1978 году на Кубе, но похоронили его здесь, под Москвой. Он никогда не сожалел о том, что сделал, ибо Троцкий был врагом не только лично Сталина, но прежде всего и главным образом Советского Союза: будучи уверен в нашем поражении, он подначивал Гитлера к нападению на нас, надеясь в суматохе войны вновь прийти к власти.
Так вот, мне, в почтительном молчании стоявшему у могилы Меркадера, от этих рахитичных эстетов, от платных бездарей со званием «народный» хочется защищать даже Троцкого в гениальном исполнении Чубайса.
Утром 7-го ноября в 10 утра стали мы смотреть, как было объявлено, «парад в честь легендарного парада 1941 года». Всё пронизано ложью. Во-первых, для молодого поколения этот действительно легендарный парад выглядит полной нелепостью: немцы под Москвой, а тут какой-то парад затеяли! Больше делать нечего было? Нынешняя власть, лгущая не только словом, но и молчанием, боится сказать, что парад-то был ежегодным, традиционным, тот — в честь 24-й годовщины Октябрьской революции, и смысл его был в том, чтобы показать всему миру, что даже в труднейшем положении мы соблюдаем свои традиции, сохранили твёрдость духа и уверены в победе. И действительно, ровно через месяц, 5−6 декабря начался разгром немцев под Москвой, который едва не кончился их полным крахом.
Но вот сейчас на Красной площади какой-то седой оратор произносит поздравительную речь. Ни одного живого слова, сплошная казёнщина. А кто это? Градоначальник Собянин. Позвольте, но ведь это военный парад в честь военного парада, и раньше речь всегда произносил верховный главнокомандующий. Что, Путин начал слагать с себя некоторые тяжёлые должности, и вот теперь Собянин главковерх?
Нет, Собянин пока ещё не верховный, это просто они хотят легендарному параду, по поводу которого тогда ахнул весь мир, придать областной или даже городской масштаб: ну вот, мол, отстояли тогда населённый пункт Москва… Это давнее их старание. Назвал же однажды главный оратор великую Сталинградскую победу «удачным эпизодом войны». Но всё-таки что-то случилось: Мавзолей Ленина не замаскировали рогожей — то ли забыли, то ли кто-то решил так. Неужто допёрло?
Парад кончился, и жена тотчас скомандовала: «Выключай телевизор, сейчас опять полезут все эти троцкие да парвусы, чубайсы да жириновские!». Я выключил, тем более что ведь эти фильмы перемежаются слабоумными ток-шоу, в которых русофобской саранче дана полная свобода. Особенно усердствуют академик, видите ли, Пивоваров, откуда-то взявшийся Амнуэль, Сытин, тоже вроде знаменитого академика Дундука… Но всех превосходит своей яростью ясновельможный пан Якуб. Да, на эти зрелища и иностранцев особенно забористых импортируют. Недавно Роман Бабаян в ответ на русофобские извержения посоветовал пану вспомнить, что 600 тысяч наших солдат полегли при освобождении Польши от немцев. Так он выпалил, гад: «А кто вас звал!». А? Им, выходит, под немцами лучше было. Так они истребили 6 миллионов поляков, или это ваша пропагандистская туфта? Нас звали вперёд ваша бедственность, нас звали души погибших поляков, нас звало сострадание. Мы видели бездарность, беспомощность и трусость ваших правителей. Они же через неделю после нападения немцев бежали из Варшавы в Краков, а ещё дней через десять, бросив страну на произвол агрессора, удрали в Румынию. Польша сейчас благодаря твёрдости Сталина в спорах с Черчиллем — это примерно 300 тыс. кв. км. Так вот, над каждым квадратным километром нынешней Польши витают две красноармейские души… Подними рыло к небу, пан… Сказал в ответ ему что-нибудь из этого наш ведущий передачи? Он, как и все его коллеги, в ответ может только восхищаться нашей открытостью, прозрачностью, беззащитностью и невзрачностью.
Да, я выключил телевизор, и мы пошли на демонстрацию. Первым, кого мы встретили на пути к метро, был генерал армии И.Д. Черняховский. «Здравствуйте, Иван Данилович, — сказали мы. — С праздником великого Октября! Как жаль, что вы не можете пойти с нами…» Бронзовые губы осветила горькая улыбка.
Через торговую галерею мы вышли на площадь Тельмана. На ней стоит его памятник с поднятым кулаком: «Рот фронт!». Мы ответили ему этим же кличем и жестом антифашистов 30-х годов.
На Пушкинскую приехали около двух часов. Небо столицы уже полыхало от красных знамен. Первый поклон — памятнику. «Как это вам нравится, Александр Сергеевич?» В его глазах мы прочитали:
Товарищ, верь, взойдёт она,
Звезда пленительного счастья!
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут ваши имена!
Мы направились к кинотеатру «Россия», в соседнем большом здании за ним я в молодости работал на радио. Там строились колонны демонстрантов. По пути встретили какого-то нерусского парня с прекрасным большим портретом Ленина. Я подошёл к портрету, как полагается, снял шапку и приложился. Кто-то щёлкнул фотоаппаратом. Я знаю, он не одобрил бы, даже возмутился. Но можно же раз в сто лет!
И вспомнилась мысль Ленина: «Если даже революция терпит поражение, она всё равно побеждает». Бесспорно! Она не только зажигает жаждой свободы множество сердец, но и мир материальный двигает вперёд.
Дошли до кинотеатра, и тут хотелось опять говорить словами Пушкина:
Люблю я бешеную младость,
И тесноту, и блеск, и радость…
Тесноту?.. Да, в частности и тесноту праздничных колонн. А уж сколько тут было молодости, блеска и радости!.. А знамён! И не только наших, тут были знамёна и Бразилии, и Греции, и Китая, и Испании… Одна девушка показалась мне дочкой наших соседей по даче. Я спросил: «Марфа, это ты?». Она засмеялась: «Итальяно!..». Я тотчас отозвался: «Гарибальди!..». Со своим флагом тут были и каталонцы. А у меня в «Завтра» недавно было напечатано стихотворение «Барселона». И прочитал им только две строчки эпиграфа из Маргариты Алигер:
Между той и этой Барселоной,
В сущности, вся жизнь моя прошла…
И, при родном им слове «Барселона», — взрыв восторга!
Колонны двинулись и стали поворачивать налево по улице Горького. 9 ноября в репортаже «Правды» я прочитал: «Тысячи людей смогли свободно прошествовать по главной улице столицы…» Дорогие друзья Алексей, Руслан и Лариса, да вы что? Какая свобода? Какое «прошествовать»! Новый главнокомандующий то ли сам, то ли по приказу, зная, что будет шествие, не перекрыл движение транспорта по улице, и тысячные колонны были вынуждены двигаться только по тротуару для пешеходов. Эти главковерхи не могут хотя бы без локальной подлости по отношению к народу, это у них в печёнках, не постеснялись даже многочисленных на сей раз иностранцев…
А когда вернулись домой, начались телефонные звонки. Первым позвонил Валерий из Рязани, потом художник Александр из Нижнего Новгорода, московская учительница Валерия Алексеевна, Екатерина Глушик. Иркутск… Алма-Ата… Ленинград… Заглянул в компьютер: албанец Гелиос Чучка, венгр Ласло, племянник Юра из Минска… У них там выходной день. Какой молодец батька Лукашенко!.. Юра прислал песню, в которой его одноклассники, живущие ныне в Израиле, славят Советский Союз. Тоскуют по родине…
Всё, что в жизни радует нас,
Все, что так приятно для глаз,
Всё, что ставим детям в пример,
Сделано на родине — в СССР!
О! Чуть не забыл сказать, какие книги-то смастачил за год Столетия Октября. Вот, кому интересно, гляньте:
1. Путин против Ленина
2. Путин против Сталина
3. Иуды и простаки
4.Бараны в бараньих шкурах
5. Непотопляемые и двоякодышащие
6. Карнавал в Кремле
7. Пятая колонна
8. Выход есть!
9. Моя война
10. Письмо внукам
Ровно десять! План выполнен! И все — во славу Октября, все — отпор клеветникам. А ведь год ещё не кончился. Спасибо внукам за поддержку. И жене спасибо, что не прихлопнула. Ну, правда, тут кое-что переиздание, но, пожалуй, это восполняется тем, что из Пекина в переводе на китайский прислали моего «Гения первого плевка» (о А. Солженицыне, главном клеветнике России). Я думаю, нескучное чтение к празднику. Пусть почитает дорогой товарищ Си. А из Испании (Бильбао) получил сборник «Poesia Sovetica». На обложке — Советский герб и мухинская пара «Рабочий и колхозница». Что может быть прекрасней к Столетию! Тут я оказался под одной обложкой с Евгением Евтушенко. Вот уж не чаял! Но, во-первых, здесь только такие прекрасные его стихи, как «Хотят ли русские войны» и другие. Что можно возразить? Во-вторых, под обложкой ещё и столь достойные соседи, как Твардовский, Гамзатов, Рождественский…
Нет, товарищи, я за демократию, за рынок! За них именно, когда они в руках таких патриотов, как мои щедрые издатели — вулканический Александр Проханов, неколебимый узник либерализма Юрий Мухин, бесстрашный Сергей Николаев, неутомимый Анатолий Алёшкин и неведомый мне ценитель поэзии из Бильбао. Есть спрос на советские статьи да книги — и они издают. Слава великому Октябрю!
Слава Советскому человеку!
Слава Советской литературе!
02:05 28.11.2017
Brink (Brink) писал (а) в ответ на :
> Великий Октябрь и саранча > как я прожил этот день
>> Владимир Бушин
12:45 01.12.2017
Неизбежный Октябрь
об истоках и предопределённости русской социалистической революции
Андрей ФЕФЕЛОВ. Александр Владимирович, в 1917 году произошла череда потрясающих, судьбоносных для целого мира событий… Что это было?
Александр ПЫЖИКОВ. Революция — эпохальная точка нашей истории, куда всё пришло, и откуда потом был дан абсолютно новый старт. Чтобы понять «что это было?» — нужно выделить два уровня проблемы — это жизнь правящей прослойки и народа того времени.
Начнем с правящей прослойки, поскольку ее участие было главным в 1917 году, ведь Февраль родился из того плана великих реформ, которые царская администрация создала в начале XX века.
Первая Мировая война была форс-мажором, который немного изменил ситуацию, но, в принципе, если бы война закончилась, был бы дан мощный старт. И причина февраля 1917 года заключается в этом предполагаемом экономическом росте. Кто будет бенефициаром этого роста? — в этом вопросе лежат истоки того, что произошло в феврале-марте 1917-го года.
От намечавшейся модернизации выиграла бы лишь одна группа — это группа петербургских банков, аффилированных с Правительством. Все, кто входил в орбиту этой немногочисленной группы стали бы операторами данного предполагаемого экономического роста. Все остальные, кто не являлся бенефициаром этого рывка, были в клане недовольных.
Во-первых, это дворянство, особенно те силы, которые ориентировались на сельхоз-модель, не нуждающуюся в индустриализации. Во-вторых, это московская купеческая элита. В этой предстоящей модернизации ей была отписана лишь вспомогательная роль, так как в бюрократической царской среде её никто не воспринимал носителем прогресса.
Так, мало-помалу между этими группами и бенефициарами экономической модернизации начало искрить.
Андрей ФЕФЕЛОВ. В этой истории про московское купечество, которое совершило Февральскую революцию в сотрудничестве с частью генералитета, достаточно велика и роль иностранных держав?
Александр ПЫЖИКОВ. Да, здесь интересы с Западом сошлись. Но, если возвращаться к внутренним причинам, то они заключаются в экономическом росте и расколе элиты.
Петербургские банки, которые были основными модераторами этого роста, не занимались политикой и, как потом оказалось — из-за этого и проиграли. Их, как настоящих технократов, не интересовало партийное правительство и партийное строительство, им это было просто не нужно. А московское купечество, которое оттеснили от всех управленческих рычагов, ударилось в партийное строительство. Они начали общаться с оппозиционной публикой — не только с либерально-профессорской, но и с разного рода революционными элементами. Причем, разницы большой они не делали — большевики, меньшевики, эсеры — всё сгодится, главное, есть цель.
И московская купеческая группа, и их политические союзники, которые находились в Думе и в партиях, смогли полностью выиграть информационную войну, которую сами же и инициировали. Им нужно было сломать модель относительных бенефициаров этого роста и занять главенствующее место. Позже к экономическому фактору добавился политический, пропагандистский расклад, породивший партийно-политический проект, которому ни Правительство, ни петербургские банки уже не смогли противостоять.
Намечался экономический рост и целые группы оказались бы на обочине. Здесь, собственно, и кроятся истинные причины февраля 1917-го года. Все вытекающие последствия — пропагандистская кампания, предательство генералов — берут начало отсюда.
Андрей ФЕФЕЛОВ. Интересно, ведь этот заговор где-то зрел, он требовал физического пространства. Все эти люди должны были где-то собираться. Где это происходило?
Александр ПЫЖИКОВ. Это были общественные организации в Москве — Земский городской союз и военно-промышленные комитеты. Это были большие организации, где работали сотни тысяч человек. И все радикально настроенные кадры были сконцентрированы там. Эти общественные организации, по замыслу, должны были изображать голос народа. По схеме — в Думе раздаются требования политического характера, а за стенами Таврического дворца звучит голос народа, который поддерживает эти требования. Вот это и есть территория заговора.
Генералы ориентировались на общественные организации, а общественные организации вдохновлялись московским купечеством. Все три общественные организации были созданы в Москве и возглавлялись московскими людьми. Эти организации подняли пропагандистскую кампанию вместе с Думой, образовали не только организационную территорию заговора, но и пропагандистскую ауру вокруг этого. И активным подспорьем этой территории заговора стали Английское и Французское посольства.
Андрей ФЕФЕЛОВ. То есть, условно говоря, прессе платили не американские банкиры и масоны, а московское купечество?
Александр ПЫЖИКОВ. Да, верно. Кроме этого был еще один денежный источник — Государственная казна. Все эти общественные организации существовали за счет бюджетных поступлений, которые по сумме были сопоставимы с самой большой морской инвестиционной программой, которая реализовывалась в начале XX века. Им было выделено до полумиллиарда рублей.
Андрей ФЕФЕЛОВ. Получается, что Правительство Российской империи финансировало своих могильщиков.
Александр ПЫЖИКОВ. И начало этому финансированию положил самый влиятельный член Правительства — Кривошеин Александр Васильевич — почтенный министр и любимец царской четы.
Андрей ФЕФЕЛОВ. Потрясающе! Но как элита, совершив акцию по свержению Царя, установив республику, тут же утратила власть, не смогла её удержать?!
Александр ПЫЖИКОВ. Февраль закончился триумфом. Весь март эйфория не покидала победителей. Первые проблески тревожного осознания появились только в мае: стали вдруг замечать, что народ вовсе не празднует, внутри масс слышно какое-то нарастающее бурление. Решили успокоить — дополнили состав Временного правительства представителями соцпартий. Не помогло. В июне случился июньский кризис, а в начале июля — провал наступления. Это уже была государственная катастрофа.
Правящая прослойка из-за своих же интриг начала стремительно распадаться, породив полный распад государственности. Перед Россией вставала новая реальность, которую раньше никто не замечал. Эта реальность была настолько колоссальна и чужда, что повергла в шок всех думающих людей.
Впервые царская Россия столкнулась с этой грозной реальностью в рамках обсуждения тех мер, которые получили название «столыпинская реформа». До этого долго и очень внимательно присматривались — кого же мы собираемся реформировать? Что это за «невиданная» основная часть населения — «крестьянство»?! Что оно из себя представляет, чем оно живет? Этот вопрос был поставлен в недрах царской бюрократии, которая после кропотливого и весьма высокоинтеллектуального изучения этого великого русского сословия выдала главный посыл — столыпинскую реформу в крестьянской среде проводить нельзя. Выяснили, что крестьяне представляют жизнь совершенно иначе, их понятие о жизни полностью противоречит имперскому гражданскому законодательству, которое было основано на римском праве, где частная собственность была корнем всего.
Как считал русский крестьянин, собственность (актив, который приносит прибыль) — не может быть приобретена за деньги. Собственность может быть приобретена, если в неё вложен труд. Например, если старший сын не участвовал и не вкладывал труд в участок земли, не способствовал приращению продукта, то он не имеет права его наследовать. По мнению русского крестьянина невозможно купить что-то за деньги, стать хозяином за богатство. Именно поэтому всех собственников заводов и фабрик крестьяне считали не собственниками, а дармоедами. Если ты купил актив за деньги, то ты становишься хозяином по имперскому гражданскому уложению, но в глазах народа ты не хозяин, а тот, кого и прибить — не грех, потому что ты поступаешь не по-божески.
Столыпин стремился ввести понятие частной собственности. Ему говорили — если мы резко внедрим частную собственность в народ, это затронет 1/10 часть населения, остальных мы только озлобим. Целые тома законодательства, основанные на кодификации обычаев русского крестьянства, учили, что в качестве переходного этапа нужна семейно-трудовая собственность. Если пойти по пути резкого внедрения частника — это закончится плохо. Все знали — волостной низовой суд работал с точки зрения того, что собственность создается трудом, а не покупкой. Это пытались сохранить царские бюрократы, которых Столыпин не слушал.
К лету 1917 года государственные власти были полностью деморализованы, и народ поступил так, как считал нужным — все достижения десятилетней столыпинской реформы за 3 месяца были сметены, и общество вернулось к своему состоянию до 1905 года. К этому никто не был готов — ни царское Правительство, ни общественники-либералы в лице кадетов, ни даже верхушка социалистических партий. Готовы были большевики, гениальный Ленин этот исход предсказывал.
Теперь, отвечая на ваш первый вопрос «что это было?», могу сказать: революция была проявлением магистрального менталитета нашего народа, отражая его представление о справедливости устроения жизни. Ни пропаганда, ни Запад никогда не могли бы сформировать в русском обществе того, что было обозначено вековыми устоями русского народа, его несущим архетипом.
Андрей ФЕФЕЛОВ. Получается, что Россия не могла проскочить эту станцию под названием «Октябрь 17-го года»?
Александр ПЫЖИКОВ. Это историческая развязка, которая завязалась во второй половине XVII века. Это то событие, которое должно было произойти. И оно произошло.
13:43 27.12.2017
Серебряный век нелегальной разведки
11 декабря 1891 года родился король нелегальной разведки Яков Серебрянский
Андрей Ведяев
20 декабря 1920 года был создан Иностранный отдел (ИНО) ВЧК, то есть советская внешняя разведка. 28 июня 1922 года было принято «Положение о Закордонном отделении ИНО». Следует отметить, что в царской России нелегальной разведки не было, и ее пришлось создавать с нуля. Как недавно отметил Владимир Владимирович Путин, «историю нелегальной разведки создавали люди-легенды. Такими были Яков Серебрянский, Дмитрий Быстролётов, Николай Кузнецов, Иосиф Григулевич, Рудольф Абель, Конон Молодый, Геворк Вартанян, Алексей Козлов, Юрий Дроздов — всех, конечно, не перечислить» (Поздравление сотрудников и ветеранов СВР с 95-летием нелегальной разведки, Штаб-квартира СВР, 28 июня 2017 года, источник:
Осенью 1923 года Председатель ОГПУ Феликс Эдмундович Дзержинский отдает распоряжение о создании первой нелегальной резидентуры в Палестине, поручив выполнение этой задачи Якову Блюмкину (оперативные псевдонимы «Макс», «Исаев») — бывшему левому эсеру, участнику убийства германского посла графа фон Мирбаха. Своим заместителем Блюмкин берет в прошлом также эсера Якова Серебрянского, родившегося в Минске 11 декабря 1891 года — именно его Владимир Владимирович Путин поставил на первое место в списке знаменитых нелегалов.
Работа Серебрянского, ставшего после отзыва Блюмкина в Москву резидентом в Палестине, была признана успешной: ему удалось внедриться в подпольное сионистское движение, боровшееся против англичан. Он привлек к сотрудничеству с ОГПУ целый ряд действовавших там эмигрантов из России. Именно они составили ядро боевой группы, известной как «группа Яши», которая совершала головокружительные операции по всему мира, подчиняясь лично председателю ОГПУ Вячеславу Рудольфовичу Менжинскому. Оставаясь её руководителем, в апреле 1929 года Серебрянский был назначен начальником 1-го отделения ИНО ОГПУ (нелегальная разведка).
30 марта 1930 года за успешно проведенную в Париже операцию по захвату и вывозу на советскую территорию председателя Российского общевоинского союза (РОВС) генерала А.П. Кутепова, развязавшего террор и диверсии против СССР, Яков Серебрянский был награждён орденом Красного Знамени. Вырезки из французских газет того времени, посвященные исчезновению генерала Кутепова, а также копии различных архивных документов хранятся в семейном архиве Анатолия Яковлевича Серебрянского, сына легендарного нелегала.
— Анатолий Яковлевич, сегодня не так много людей, которые могут похвастаться тем, что их отца на работу принимал сам товарищ Дзержинский. А слышали ли Вы сами об этом от отца?
— Отец никогда не рассказывал о своей работе. Но точно известно, что его заместителя — Наума Эйтингона (тоже, кстати, бывшего эсера) в центральный аппарат ВЧК пригласил лично Дзержинский — об этом рассказала дочь Эйтингона Муза Наумовна.
— Мне приходилось слышать от Николая Владимировича Губернаторова, помощника Юрия Владимировича Андропова, что Эйтингон и Судоплатов были крупнейшими аналитиками разведки и мастерами уникальных спецопераций, пострадавшими, как и Ваш отец, в ходе необоснованных репрессий по «делу Берия». Можно ли считать, что Ваш отец был их учителем?
— Отец был старше их по возрасту, однако было бы неверно утверждать, что он был их учителем. Для Судоплатова, например, учителем скорее был Сергей Михайлович Шпигельглас. 10 ноября 1938 года, после бегства на Запад резидента в Испании Александра Орлова, отец был арестован, объявлен шпионом и приговорен к расстрелу. Затем война, я оказался в эвакуации. В декабре 1941 года отец, возвращенный по настоянию Судоплатова в органы НКВД, вызвал нас с мамой в Москву. Мы поселились в гостинице «Москва», в номере 646 — окна выходили прямо на нынешнюю Думу. Через два номера от нас жили Дмитрий Николаевич Медведев и его адъютант Николай Королёв, абсолютный чемпион СССР по боксу. Их разведывательно-диверсионный отряд «Митя» из состава ОМСБОН НКВД как раз вернулся после своего рейда по Брянщине и Смоленщине. Помню посещение отца, лежавшего в больнице на Варсонофьевском. Это было 26 декабря 1941 года. А летом 1942 года Медведев был заброшен на Украину в район Ровно во главе отряда специального назначения «Победители», в составе которого под видом немецкого офицера действовал Николай Кузнецов. Оба они стали Героями Советского Союза
— Анатолий Яковлевич, а каким был Ваш отец в жизни?
— Он был очень уравновешенным, сдержанным человеком. Я даже не могу припомнить, чтобы он меня целовал. Обнимет, прижмет к себе… Я с большой любовью вспоминаю о теплых взаимоотношениях родителей. Не помню случая, когда они бы повышали голос друг на друга. Не помню, чтобы отец наказывал меня, хотя я, наверняка, давал повод. Ни разу не видел отца нетрезвым. Хотя, когда по праздникам приходили гости — на столе была бутылка вина. Отец много курил, хотя врачи запрещали ему это из-за инфаркта. Когда мы снимали дачу в Ильинском — он уйдет куда-нибудь подальше, чтобы мама не видела, и покуривает…
По словам Анатолия Яковлевича, в мае 1953 года, после смерти Сталина, его отец, уже много лет будучи на пенсии, был снова приглашен генерал-лейтенантом Павлом Анатольевичем Судоплатовым на работу в 9-й (разведывательно-диверсионный) отдел вновь образованного МВД СССР. Его супруга Полина Натановна была против решения мужа вернуться на службу. Но для него в этом была вся его жизнь, и он не смог отказать.
Предчувствия жены подтвердились. Первым был арестован и тут же расстрелян Лаврентий Павлович Берия. Полковник Серебрянский был арестован вместе с женой 8 октября 1953 года. «Для меня, — рассказывает Анатолий Яковлевич, — это было неожиданно. Я пришел из института, у нас какие-то люди копаются, в книгах роются. Спрашиваю: „Что случилось, где родители?“ Мне отвечают: „Родители арестованы“. Затем они опечатали две комнаты из трёх — одну мне оставили. Но я думаю, что родители догадывались о предстоящем аресте. Единственный раз в жизни я увидел маму плачущей, когда стало известно об аресте Судоплатова и Эйтингона…»
Яков Исаакович Серебрянский умер в Бутырской тюрьме во время допроса в 1956 году. За три года его заключения следователи так и не смогли доказать его вины и поэтому не нашли лучшего для себя решения, как оставить в силе обвинение в шпионаже, предъявленное ему в пресловутые годы «Большого террора».
— А как Вы узнали о смерти отца?
— Меня пригласили в Военную коллегию Верховного суда и сказали: «Ваш отец умер». Какое-то время я приходил в себя. «А вы знаете, что он был эсером?» — «Знаю». — На меня недоуменно посмотрели: «Так вот, у него было много грехов против советской власти, он был эсером. Ставим вас в известность». Где захоронен — сведений нет. Маму освободили раньше, также не найдя доказательств её вины. При этом как имеющую судимость (по обвинениям 1938 года) её выслали за 100 км от Москвы. Затем ей разрешили вернуться в Москву, и она уже здесь добивалась реабилитации — и своей, и отца…
Видя, как трудно сыну говорить обо всем этом, я вновь возвращаюсь к профессиональной деятельности Якова Серебрянского и узнаю невероятно интересные подробности. Дело в том, что среди сотрудников «группы Яши» был и ныне легендарный Вильям Генрихович Фишер, более известный как Рудольф Абель. «Он был очень близок к отцу, — говорит Анатолий Яковлевич, — был его подчиненным, и отец к нему очень хорошо относился. Фишер попал в группу отца еще до войны. Явно об этом нигде не пишут, поскольку принадлежность к «группе Яши» была глубоко засекречена, но отдельная информация всё же иногда просачивается. Например, как писал Судоплатов, большую школу боевой подготовки в составе «группы Яши» в Китае прошел Константин Михайлович Кукин («Игорь»). Опытнейший разведчик, впоследствии резидент в Англии, у которого на связи была «Кембриджская пятерка», он в свое время был начальником отделения «группы Яши». В 1947 году в связи с реорганизацией внешней разведки полковник Кукин был назначен по совместительству Чрезвычайным и Полномочным послом СССР в Англии… А что касается Фишера, то известно, что он был уволен из органов в 1938 году после бегства Орлова. А когда Серебрянский в 1941 году вернулся на службу, он первым делом разыскал Фишера и снова взял его к себе в группу. Их отношения базировались на высоком взаимном уважении. Живший в то время в одной квартире с Вильямом Фишером и Рудольфом Абелем (именем которого Фишер воспользовался после своего ареста в Нью-Йорке) Кирилл Хенкин в своих воспоминаниях пишет, что Вилли и Рудольф относились к Серебрянскому с большим уважением, между собой называли его «Старик» и считали своим учителем.
— А когда Фишер узнал о смерти Якова Исааковича?
— Видимо, сразу после своего возвращения из американской тюрьмы. Летом 1962 года он позвонил мне и пригласил к себе на дачу в Челюскинскую. Относительно судьбы отца он уже был в курсе дела. Расспрашивал обо мне, где учусь, чем интересуюсь, нуждаюсь ли в чем-нибудь.
— А что представлял из себя учебный центр, который создал Ваш отец?
— Об этом хорошо написано у Константина Константиновича Квашнина. Он был учеником отца из того самого набора 1937 года — первого и последнего. Туда брали людей с высшим образованием (Квашнина, например, взяли из аспирантуры Института Связи) и обучали организации диверсий на крупных предприятиях потенциального противника. Для обучения привлекались ведущие специалисты из различных отраслей промышленности СССР, которые рассказывали, как минимальными средствами быстро нарушить работу того или иного промышленного объекта. Кроме того, их обучали хорошим манерам, этикету, иностранным языкам. То есть это была школа для нелегалов-диверсантов.
— Которые являлись в том числе и карающим мечом?
— Нет, «карающий меч» — это лишь одна их многих задач, стоящих перед спецгруппой особого назначения (СГОН). С точки зрения советской власти, такие перебежчики как, например, бывшие сотрудники НКВД Порецкий или Агабеков, — это изменники, выдавшие многих советских нелегалов. И они должны были понести заслуженное наказание. Поэтому их ликвидацию я считаю правильной. При этом отмечу, что, несмотря на горы слухов и клеветы, в специальной литературе подробно описана только одна спецоперация СГОН — упоминавшееся выше похищение генерала Кутепова. Об этой операции я впервые услышал от мамы, которая в то время была рядом с отцом. Но к похищению генерала Миллера, ставшего после Кутепова руководителем РОВС, отец не имел отношения. Главное в работе СГОН лежало совсем в иной плоскости. Так, после начала Гражданской войны в Испании «группа Яши» занималась нелегальной закупкой и поставкой оружия для интербригад. В сентябре 1936 года у французской фирмы «Девуатин» закупили 12 военных самолетов и тайно перегнали в Барселону. За эту операцию отец получил орден Ленина. В ноябре 1936 года нелегалам СГОН с помощью агента Зборовского («Тюльпан»), внедренного в окружение сына Троцкого, удалось захватить часть архива Международного секретариата троцкистов. Несколько ящиков с документами были переправлены в Москву. К этому времени Серебрянским было создано в различных странах 16 нелегальных резидентур. Это была, фактически, «разведка в разведке». Известно, что агенты глубокого залегания, внедренные отцом в 30-е годы в США, впоследствии использовались для получения американских атомных секретов. Руководил ими как раз Вилли Фишер (Абель), ученик отца, который был направлен на нелегальную работу в США в 1948 году и оставался там вплоть до своего разоблачения в 1957 году.
Как отмечает в конце нашей беседы Анатолий Яковлевич, ни Серебрянский, ни Судоплатов, ни Эйтингон на своей работе миллионов не заработали. В описи изъятого при аресте Серебрянского имущества, поместившейся на одной страничке, содержится: «Костюм мужской — 1; кальсоны мужские — 2; и т. д.». У него не было ни собственной дачи, ни машины, ни драгоценностей — несмотря на то, что во Франции он в качестве прикрытия был владельцем фабрики по производству жемчуга, а занимаясь закупкой оружия для Испании имел при себе чемоданы денег. Но он считал, что лично не имеет к этим деньгам никакого отношения. Это была особая когорта — советские разведчики 20−30-х годов — бессребреники, кристально чистые и преданные своему делу люди.
Дочь генерала Эйтингона Муза Малиновская (слева) и Анатолий Яковлевич Серебрянский (в центре)
Эти традиции, изрядно утраченные в годы «хрущёвской оттепели», стали возрождаться после того, как председателем КГБ СССР был назначен Юрий Владимирович Андропов, который приступил к масштабному обновлению чекистских кадров путем их всесторонней подготовки и переподготовки. Юрий Владимирович однажды сказал в узком кругу, что высокая мораль и духовность исторически свойственны советскому народу, составляют его нравственную сущность, следовательно, данные качества должны отличать и тех, кто защищает безопасность и саму государственность этого народа.
При поддержке Андропова прошло организационное оформление Курсов усовершенствования офицерского состава (КУОС) при первом факультете Высшей школы КГБ СССР. С 1969 года КУОС базировались в Балашихе. Там готовили действующий резерв КГБ на случай ведения партизанской войны, то есть продолжили традиции, заложенные Серебрянским, Эйтингоном и Судоплатовым. Выпускники КУОС, составившие в дальнейшем костяк спецназа «Зенит» и «Вымпел», могли выполнять поставленные задачи практически в любой точке земного шара, находясь на нелегальном положении в условиях войны между государствами. Представители этой профессии называют себя разведчиками специального назначения, сочетающими в себе качества легального разведчика и спецназовца.
Для их подготовки понадобились учебники, среди которых оказалось и пособие, написанное Яковом Серебрянским в тюрьме (!) в ожидании приговора. Ознакомившись с ним, Ю.В. Андропов заинтересовался судьбой Серебрянского, и в мае 1971 года решение Военной коллегии Верховного суда СССР было пересмотрено. Яков Серебрянский был посмертно реабилитирован по всем статьям предъявленных ему ранее обвинений. Тогда же была полностью реабилитирована и Полина Серебрянская. В апреле 1996 года Яков Исаакович Серебрянский был восстановлен в правах на изъятые при аресте награды.
Долгое время для Анатолия Яковлевича оставался нерешенным вопрос о восстановлении родителей в партии, из которой они были исключены после ареста. В его архиве хранится письмо, направленное из Центрального архива КГБ СССР в Контрольно-ревизионную комиссию МГК КПСС от 26.10.1989 за № 10/А-4241 следующего содержания: «По просьбе т. Гончарова В.П. (инструктор МГК) сообщаем, что данных о нарушениях социалистической законности бывшим сотрудником госбезопасности Серебрянским Я.И., 1892 года рождения, в архивных материалах не имеется. Приказом Председателя КГБ при СМ СССР от 7 сентября 1977 года за высокие заслуги в деле обеспечения безопасности нашей Родины Серебрянский Я.И. в числе других чекистов был занесен на Мемориальную доску Кабинета чекистской славы. Зам. начальника архива В.К. Виноградов».
Яков и Полина Серебрянские были посмертно восстановлены в партии в ноябре 1989 года.
Сейчас Кабинет чекистской славы, расположенный в Ясенево, называется Музеем Службы внешней разведки Российской Федерации, и имя Якова Серебрянского значится на Мемориальной доске в первом десятке самых выдающихся разведчиков советской эпохи.
08:25 28.12.2017
Одиссея капитана Блейка Свой 95-й день рождения встречает знаменитый советский разведчик, бывший сотрудник британской Интеллиджент сервис
Джордж Блейк
11 ноября свой 95-й день рождения отметит Джордж Блейк — бывший заместитель начальника отдела «Y» секретной разведывательной службы Её Величества, ставший советским агентом в силу своих убеждений. Он был выдан в результате предательства офицера польской разведки и совершил головокружительный побег из каменного сердца Лондона в Москву. А начиналось всё так. Пасмурным октябрьским вечером 1953 года из густого лондонского тумана навстречу друг другу выплыли две фигуры в мягких серых фетровых шляпах и гороховых плащах. В руке у одного из них была условленная газета. «Когда мы вышли на тихую улицу, — вспоминает Блейк, — я протянул ему сложенный лист бумаги, который он спрятал во внутренний карман. Не дожидаясь вопросов, я объяснил, что это список строго секретных операций, проводимых английской разведкой на советских объектах, с точным описанием их сути и указанием места… Спустя час я сидел за ужином и рюмкой вина в гостиной у матери. Я не был женат и жил в ее квартире на Баронз-корт. Моя мать замечательно готовит, а этот ужин остался в памяти не только потому, что еда была вкусной, но главным образом из-за того, что комната мне показалась особенно уютной и надежной после влажного ночного тумана улицы и опасностей тайной встречи, которые я только что пережил».
Джордж Блейк родился 11 ноября 1922 года в Роттердаме. «Моя юность, — пишет он в своих воспоминаниях, — связана со Второй Мировой войной, с ужасами оккупации. 10 мая 1940 года германская авиация подвергла Роттердам варварской бомбардировке. Город горел и дымился. Была разрушена 31 тысяча домов». Мать и сестры Джорджа бежали в Англию, спасаясь от гибели. Джордж, которому в ту пору исполнилось 17 лет, остался в родном городе и участвовал в движении Сопротивления. Но, попав в поле зрения гестапо, он также был вынужден бежать на остров, где в 1944 году становится сотрудником знаменитой британской разведки и занимается подготовкой и засылкой агентов на оккупированную немцами территорию. Вскоре после окончания войны Джорджа Блейка направляют на учебу в Кембриджский университет, где он проходит углубленную подготовку по русскому языку, русской истории и литературе. «Вспоминая дни, проведенные в Кембридже, — пишет он, — я теперь понимаю, что они были переломными — мне открылись новые горизонты, я получил ключ к удивительным богатствам русской литературы, стал уже немного понимать русских людей, заинтересовался и полюбил их обычаи и традиции… Я восхищался русскими людьми, их великодушием и щедростью, мужеством в борьбе против завоевателей с Востока и Запада и многовековой тирании собственных правителей, их удивительным долготерпением и выносливостью».
В 1948 году Блейка направляют резидентом в новую резидентуру SIS в Сеуле с целью создания агентурной сети в районе Владивостока. 25 июня 1950 года началась война между Северной и Южной Кореей, и он попадает в плен, где изучает труды Маркса и Ленина. «Во мне росло убеждение, — пишет Блейк, — что создание коммунистического общества и осуществимо, и желанно. Цель — построить мировой союз независимых государств, не разделенных национальными границами и взаимным антагонизмом, — казалась мне единственным путем, способным избавить человечество от войн. Было еще нечто в моем характере, что делало коммунизм очень привлекательным: я всегда ненавидел соревнование между людьми. Я всегда старался избегать соревновательности и отступал, как только она вторгалась в мою жизнь. Именно поэтому я, например, не люблю состязательных игр. Я нахожу скучными Олимпийские игры и футбольные матчи, да и не считаю их чем-то полезным. Олимпиады перестали быть чисто спортивным мероприятием, превратившись в арену состязательности и национального соперничества, как будто количество золотых медалей, выигранных страной, говорит что-нибудь о превосходстве ее социальной системы или военной мощи. Что же касается конкурсов красоты, то я считаю их явным унижением, современной формой рынка рабов. По тем же причинам меня никогда не привлекал бизнес. Мне ненавистна сама мысль принимать участие в крысиных бегах, где-либо преуспеваешь, либо будешь выброшен на свалку, как мусор, где человек так захвачен деланием денег, что не остается времени ни на что другое, даже на то, чтобы получать удовольствие от траты этих денег. Многие считают дух соревновательности и честолюбие добродетелями, а их отсутствие — недостатком характера. Пусть так. Я осознаю, что эти черты — стимул к деятельности и мощный двигатель экономического прогресса, но что касается меня, я сожалею, что это так. Когда сравниваешь себя с другими, всегда становишься ожесточенным или самовлюбленным, потому что рядом есть кто-то лучше и кто-то хуже. Я с нетерпением жду наступления времени, когда моральные качества людей станут такими, что этот двигатель больше не понадобится и все станут работать хорошо не потому, что стремятся к выгоде, а в силу естественной потребности. Общество, в котором люди не соревнуются и не отталкивают друг друга локтями, где каждый отдает все на благо всех, навсегда останется для меня идеальным». И Блейк делает свой выбор. Осенью 1951 года через офицера охраны он передает записку в советское посольство в Пхеньяне. В ходе состоявшейся затем встречи с представителем советской внешней разведки Блейк сообщает условия, на которых он готов к сотрудничеству. Вот они: а) Я готов предоставлять информацию о разведывательных операциях против СССР, других социалистических стран и мирового коммунистического движения, но не против каких-либо других стран; б) За службу я не приму ни денег, ни другого материального вознаграждения; в) Я не должен быть ни под каким видом ни освобожден раньше своих друзей, ни выделен какими-либо привилегиями, пусть со мной обращаются так же, как с остальными пленниками. После освобождения из плена весной 1953 года на китайской границе Блейка пригласили в помещение таможни, а затем провели через внутреннюю дверь в маленький кабинет, где он познакомился со своим куратором и условился с ним о первой встрече, которая должна была состояться в Гааге. И вот на этой встрече в Гааге произошел любопытный эпизод: «Прежде чем уйти, — рассказывает Блейк, — я не удержался и обратил его внимание на один заголовок в бывшей у нас обоих газете. Крупным шрифтом оповещалось о том, что Берия, глава советской службы безопасности и разведки, арестован как английский шпион. Мой советский знакомый слегка смутился, так как, видимо, надеялся, что я не подниму этот болезненный вопрос, и поспешно стал объяснять, что я не должен понимать все буквально, что это только слухи и мне нечего бояться. Я быстро его успокоил, сказав, что и не думал понимать это буквально, иначе бы просто не пошел на контакт. Расстались мы вполне дружески, вся встреча заняла не более двадцати минут».
В Англии руководство SIS определило Блейка в новый отдел, занимавшийся обработкой материалов, полученных в результате прослушивания телефонных линий и с помощью «жучков» в советских учреждениях в Австрии и других странах Европы. Руководитель отдела полковник Джимсон нуждался в заместителе с хорошим знанием русского языка, и выбор пал на Блейка. Уже на следующей встрече со своим советским куратором Блейк получил от него фотоаппарат Minox на брелке в виде рулетки и, как пишет он сам, «с тех пор, идя каждый день на службу, клал „Минокс“ в задний карман брюк, как привычно совал бумажник во внутренний карман пиджака. В любой момент на моем столе мог оказаться интересный документ, а второй возможности его сфотографировать могло не представиться…» Когда в декабре 1953 года в Лондоне проходили переговоры ЦРУ и SIS по подготовке операции «Туннель» в Западном Берлине, протокол вел Блейк. Брелок с рулеткой был разумеется при нем… Туннель располагался на глубине 24 футов вблизи Альтглинике — района Берлина в округе Трептов-Кёпеник — и шел мимо кладбища по направлению к дороге на Шёнефельд. Под этой дорогой проходили три советских кабеля, среди которых был прямой провод, соединявший штаб советской группы войск Вюнсдорфе с Москвой. На строительство туннеля ушло полтора года. Чтобы не засветить своего агента, советская сторона сделала вид, что ничего не подозревает об операции западных спецслужб и гнала по кабелю второстепенную информацию и дезинформацию. Однако весной 1956 года руководству КГБ стало ясно, что дальнейшее существование туннеля может представлять угрозу для безопасности СССР. К этому времени Блейка уже перевели в резидентуру SIS в Берлине и никакого отношения к туннелю он уже не имел. Ночью 22 апреля 1956 года советские связисты, «осуществляя срочный ремонт» телефонного кабеля, обеспечивающего связь между Восточным Берлином и Москвой, «случайно» наткнулись на его ответвление. Аккуратно сплетенные в пучки отводные провода были вставлены в свинцовые оболочки и протянуты через деревянную перегородку в лаз, круто уходящий в землю, а оттуда через две стальные двери в обложенный прочной стальной трубой туннель, ведущий в сторону границы, разделяющей советский и американский секторы Берлина…
На следующий день советская сторона организовала пресс-конференцию, на которой обвинила американцев в возмутительном вторжении на территорию советского сектора Берлина и заявила решительный протест. В ЦРУ пришли к выводу, что причины провала операции были чисто техническими. И только в 1961 году, после ареста Блейка, SIS и ЦРУ стало ясно, что КГБ был детально ознакомлен с операцией ещё до начала строительства туннеля. В берлинской резидентуре SIS Блейк получил задание создать агентурную сеть с целью проникновения в советские учреждения, в том числе и в спецслужбы. Он садился в подземку за две или три станции до границы британского сектора, а выходил уже на территории Восточного Берлина, неторопливо шел по тротуару, пока рядом с ним не тормозил большой черный автомобиль с задернутыми занавесками и приоткрытой дверцей, быстро садился и мчался на конспиративную квартиру советской внешней разведки в окрестностях Карлсхорста. Там его уже ждал ужин, и за едой он передавал отснятые микропленки и получал новые. Так за спокойной беседой проходило около часа, затем Блейка отвозили назад в центр города, высаживали неподалеку от станции метро, и десять минут спустя он уже был в Западном Берлине. Летом 1959 года, после почти пятилетней работы в Берлине, Блейк вернулся в Лондон, где получил назначение в русский отдел директората SIS. В первый вторник после Пасхи 1961 года его неожиданно пригласили на Петти Франс в Управление кадров. Оттуда его доставили на Карлтон-гарденз, где ему было предъявлено обвинение, что он — советский агент. Из последующего допроса стало ясно, что Блейка сдал «крот», занимающий высокий пост в польских спецслужбах Позднее выяснилось, что это был руководитель оперативно-технического подразделения польской разведки Михаил Голеневский, установивший в 1959 году связь с ЦРУ и получивший псевдоним «Снайпер». В силу своего служебного положения он общался со всеми другими оперативными подразделениями польской разведки и был в курсе многих проводимых совместно с КГБ СССР операций. «Голеневский сообщил ЦРУ, что у русских есть два очень опасных шпиона в Англии: один в Интеллидженс сервис (SIS), а другой где-то в военно-морском флоте, — пишет Блейк. — Это заявление в итоге привело к аресту сначала Лонсдейла (Конона Трофимовича Молодого — А.В.) и его группы, а через несколько месяцев и моему». 12 апреля 1961 года полицейская машина доставила Блейка в Скотленд-Ярд, где старший офицер предъявил ему официальное обвинение в соответствии с пунктом I статьи о государственной измене. Именно в этот день Юрий Алексеевич Гагарин на корабле «Восток» совершил первый в мире полёт в космическое пространство, стартовав с космодрома Байконур в 9:07 московского времени. Корабль выполнил один виток вокруг Земли и совершил посадку в 10:55 в районе деревни Смеловка Саратовской области. Узнав об этом на следующий день, Блейк почувствовал огромную моральную поддержку и свидетельство того, что он работал не напрасно и помогал тем, кто шел в авангарде прогресса, открывая новые горизонты и ведя человечество к лучшему будущему. И хотя суд признал, что Блейк действовал из идеологических побуждений, а не из финансовой выгоды, тем не менее, поскольку подсудимый свел на нет большую часть работы британской разведки после войны, потребовал для него пять сроков по 14 лет тюремного заключения каждый: три последовательных и два параллельных, пояснив, что приговор означает 42 года тюрьмы. Это был самый длительный срок лишения свободы за всю историю британского судопроизводства. Ближе к вечеру Блейка приковали наручниками к двум тюремным служащим и в небольшом фургоне отвезли в тюрьму Уормвуд-Скрабс в районе округа Хаммерсмит и Фулхем в Западном Лондоне. Через несколько месяцев после суда в прессе появились утверждения, что Блейк несет ответственность за смерть около 40 агентов, работавших на британскую и прочие западные разведки, и что присужденные ему 42 года складываются из одного года заключения за каждого агента. «Я не отрицаю, — пишет Блейк, — что действительно рассекретил перед советской разведкой многих агентов, но не 40, как предполагалось, а почти 400. Но пусть кто-нибудь назовет мне хоть одного казненного».
Полковник Лонсдейл, он же Бен, он же Конон Трофимович Молодый
В Уормвуд-Скрабс Блейк встретил полковника Лонсдейла — Конона Трофимовича Молодого, осужденного несколькими месяцами раньше на 25 лет. «Он, должно быть, знал, кто я, так как сразу же подошел ко мне, пожал руку и представился, — вспоминает Блейк. — Он говорил с явным „заморским“ акцентом, пересыпая речь американскими оборотами. Лонсдейл был великолепным рассказчиком, и то, что он был рядом со мной в первые недели заключения, послужило для меня огромной моральной поддержкой. Во время наших ежедневных прогулок по мрачному тюремному двору мы, конечно же, часто обсуждали наши шансы выбраться на свободу. Лонсдейл был советским гражданином, и всегда оставалась возможность, что русские поймают английского шпиона и произведут обмен. Я же с самого начала понял, что для меня подобной перспективы не существует — так что мне оставался только побег. В этой связи я вспоминаю нашу беседу, которая состоялась за несколько дней до его внезапного перевода в другую тюрьму. „Что ж, — сказал он своим обычным оптимистическим тоном, — я не знаю, что произойдет, но уверен в одном. Во время большого парада по случаю 50-летней годовщины Октябрьской революции в 1967 году мы с тобой будем на Красной площади“. Тогда это прозвучало фантастично, ведь наши долгие сроки только начались. Но в жизни случаются чудеса. Он оказался совершенно прав. Мы оба присутствовали на параде, а потом пили шампанское».
Джордж Блейк и Ким Филби с женами Идой и Руфиной, 1975 год
В мае 1962 года Блейк встретил двух членов «Комитета 100» Майкла Рэндла и Пэта Поттла, осужденных на 18 месяцев тюремного заключения за организацию мирной демонстрации у базы ВВС США в Уэзерсфилде. Они назвали срок Блейка «отложенным смертным приговором» и предложили ему помочь с побегом, когда выйдут на свободу. Еще одним помощником стал Шон Бёрк, активист Ирландской республиканской армии (ИРА), восьмилетнее заключение которого подходило к концу. Как только Шон смог свободно передвигаться по Лондону, он связался с Майклом и Пэтом. Те без долгих разговоров собрали необходимую сумму, чтобы купить для побега автомобиль и снять квартиру-убежище. В свою очередь, Шон приобрел рацию «уоки-токи», которой тогда еще не было даже у полиции, установил связь с Блейком и изготовил тонкую нейлоновую веревочную лестницу. Побег был назначен на субботу, 22 октября 1966 года, в 18:15 вечера. В качестве «выхода» выбрали одно из высоких окон, занимавших почти всю стену по обе стороны тюремного сектора. Эти окна походили на церковные, что соответствовало псевдоготическому стилю всего здания, и были разделены на несколько сегментов. Каждый второй сегмент мог открываться, но был слишком узок. Если же выломать железную перегородку между неподвижным сегментом и открывающимся, то получалось достаточное отверстие, в трех футах ниже которого располагался крытый переход, откуда, повиснув на желобе, можно было легко спрыгнуть на землю. А там нужно было пробежать всего пятнадцать ярдов до стены. По субботам заключенные смотрели кино, сектор был пуст, а двери камер оставались открытыми. Блейк проскользнул через заранее отогнутую оконную перегородку и нащупал ногами крышу над переходом. Осторожно ступая по скользкой от дождя черепице, он достиг желоба, повис на нем, спрыгнул на землю и очутился в небольшом укрытии, образованном стеной перехода и выступающей угловой башенкой. Прижавшись к стене, он достал рацию и вызвал Шона. — Я снаружи и жду лестницу, — доложил Блейк. Высота стены составляла 7 метров. Шон перекинул через неё лестницу, забравшись по которой, Блейк спрыгнул на землю с другой стороны стены, поранив при этом лицо и сломав руку. Шон отвёз Блейка, находившегося в полуобморочном состоянии, на квартиру. Включив телевизор, они услышали голос диктора: «Чрезвычайное происшествие в Западном Лондоне» — после чего на экране появилось лицо Блейка. Все порты, аэродромы и посольства соцстран были взяты под наблюдение. Полицейские бригады с собаками прочесывали прилегавшие к тюрьме кварталы. И тем не менее Шону удалось связаться с Майклом и Пэтом, а те нашли врача, который вправил Блейку руку и наложил гипс. Майкл вместе со своей семьей спрятал Блейка в трейлере и тайно перевёз через Ла-Манш ночным паромом в Бельгию и дальше до границы ГДР, которую Блейк перешел уже в одиночку. Без каких-либо документов, удостоверяющих личность, ему пришлось убеждать пограничников ГДР связаться с местными советскими властями. На следующее утро, около восьми, дверь дежурки неожиданно распахнулась. На пороге стояли трое мужчин, и среди них хороший знакомый Блейка, помощник резидента советской разведки в Лондоне, с которым они часто встречались. Это был Сергей Александрович Кондрашев, впоследствии генерал-лейтенант, заместитель начальника ПГУ КГБ СССР. В машине он объяснил, что чисто случайно оказался в Берлине на совещании и уже собирался уезжать, как вдруг среди ночи ему позвонили из Представительства КГБ СССР при МГБ ГДР в Карлсхорсте и сообщили, что на КПП рядом с берлинским автобаном объявился человек, именующий себя Джорджем Блейком… Вот так закончилась «одиссея капитана Блейка». Георгий Иванович — как теперь зовут Джорджа Блейка — живет в Подмосковье. Он пережил всех своих бывших коллег, с которыми дружил в России. Среди них Ким Филби, Дональд Маклин, Моррис и Лона Коэны, Конон Трофимович Молодый, с которым они вместе сидели в лондонской тюрьме Уормвуд-Скрабс и затем встретились в Москве на Красной площади на параде в честь 50-летия Великой Октябрьской социалистической революции.
Георгий Иванович, полковник КГБ СССР, награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны I степени, «За личное мужество», нагрудным знаком «Почётный сотрудник госбезопасности». Пять лет назад, накануне 90-летнего юбилея, его спросили, как он смотрит на свою жизнь, не разочаровался ли он в ней. «Оглядываясь назад, — ответил он, — всё кажется логичным и закономерным. Даже когда я оказался в Москве, последовало воссоединение с мамой, с сестрами, потом уже с сыновьями. Интересный период встреч, чуть не 20 лет спустя. Приезд мамы сюда — одно из важнейших событий. Она всё это организовала. Причем всегда верила в это. Когда впервые услышала мой приговор — 42 года тюрьмы, вынесенный в Англии, мама взяла два огромных сундука — они до сих пор стоят у нас в московской квартире — и аккуратно сложила туда всю мою одежду, уверяя всех: „Она Джорджу еще пригодится“. Как она могла предугадать, что со мной в тюрьме будет? Но уже всего через шесть лет приехала с этими здоровыми сундуками ко мне в Москву. И я эти вещи носил. Даже пальто, в котором я вернулся еще из Кореи. И как долго прожила мама». И как радостно встретить своё 95-летие в кругу друзей — добавим мы.
14:02 28.12.2017
doktor35 (doktor35) писал (а) в ответ на :
> Если бы в России все закончилось февральской революцией то численность населения была бы в 2−3 раза больше чем сейчас и не было бы страшных войн 20-го столетия.
Крайне сомнительное предположение. Если бы дело в России закончилось февральской революцией — России бы просто уже не было. Её бы ещё в 1918 году расчленили страны Антанты — при полной поддержке так называемой «русской интеллигенции», мечтающей «жить по-европейски»… А вот Вторая Мировая в ХХ столетии — была бы ПРИ ЛЮБОМ РАСКЛАДЕ… но русские из многочисленных удельных княжеств — в ней выступали бы исключительно в роли «пушечного мяса», жертвуя жизнями ради интересов «западных спонсоров, обеспечивших занятость населения».
18:33 28.12.2017
souser (souser) писал (а) в ответ на :
> Если бы дело в России закончилось февральской революцией — России бы просто уже не было
Просто тогда была организованная сила (Ленин и большевики), которая снова склеила и восстановила разрушенное либералами и генералами Февраля 1917…
09:04 29.12.2017
На дальних берегах
штрихи к биографии разведчика Батурина
«Только что нам тревожиться, если
Наши зубы, как пена, белы?
И качаются наши песни
От Баку до Махачкалы…»
Борис Корнилов
Михаил Батурин родился 6 ноября 1904 года в Таганроге, но уже в 1913 году семья переехала на заработки в Баку, который встретил удушливым запахом нефти, дымом и копотью нефтеперегонных заводов. Стояла невыносимая жара, горячий ветер гонял по улицам клубы пыли. Вскоре началась Первая мировая война, которая принесла переполненные госпитали, острую нехватку продовольствия и рост цен. Оставшиеся без кормильцев женщины подняли «бабий бунт», стали громить магазины, воздух сотрясали возгласы «Хлеба!», «Долой войну!» Забастовали рабочие нефтепромыслов и нефтеперегонных заводов. А 2 марта 1917 года, в день отречения царя, над городом разнеслось многоголосие заводских и пароходных гудков. На улицы высыпали толпы людей с флагами, они обнимались и поздравляли друг друга. Вооружённые отряды громили полицейские участки, освобождали из тюрем политзаключённых. В ходе последовавшей Октябрьской революции Бакинский Совет по инициативе Бакинского комитета большевиков первым в Закавказье вынес постановление о переходе власти в руки Совета. Против выступили местные буржуазные националисты в лице партии Мусават, которые 30 марта 1918 года подняли в Баку антисоветский мятеж. В ответ 25 апреля на заседании Бакинского Совета был образован Бакинский Совет Народных Комиссаров (СНК), вошедший в историю под названием Бакинской Коммуны. Термин «коммуна» восходит к примеру Парижа 1871 года («Парижская коммуна») и означает диктатуру пролетариата в местном масштабе, но в союзе со всей Россией, которая в условиях экономической блокады остро нуждалась в бакинской нефти. Были изданы декреты о национализации нефтяной промышленности, 80% которой до революции принадлежало иностранным компаниям, а также банков, Каспийского торгового флота, о реформе судебных учреждений, конфискации беко-ханских земель и передаче их крестьянам. Со своей стороны, мусаватисты провозгласили 28 мая в Тифлисе Азербайджанскую Демократическую Республику, которая 4 июня заключила договор с Турцией. На основе этого договора турки при поддержке Германии направили в Баку Кавказскую исламскую армию под командованием генерала Нури-паши. Развернулась борьба за бакинскую нефть. 19 июля в Баку из Царицына по приказу Ленина прибыл хорошо вооружённый отряд Григория Петрова в составе эскадрона конницы, роты матросов, команды конных разведчиков и батареи шестиорудийного состава. Но когда турки приблизились к Баку, правые эсеры, меньшевики и армянские социалисты (дашнаки) 25 июля на чрезвычайном заседании Бакинского Совета провели резолюцию «О приглашении в Баку англичан», находившихся в иранском порту Энзели. Это был чистой воды удар в спину — четверть фракции большевиков находилась в войсках — и 31 июля 1918 года Бакинская Коммуна после 97 дней героической борьбы пала. 4 августа 1918 года Баку был оккупирован английскими войсками из состава экспедиционного корпуса генерал-майора Лионеля Денстервиля, которые, однако, вскоре бежали, и 15 сентября в город вошла исламская армия Нури-паши. Бакинские комиссары, в том числе Степан Шаумян, Прокофий Джапаридзе, а также Григорий Петров, попытались уйти морем в Астрахань, но были остановлены англичанами и их приспешниками и расстреляны в закаспийских песках. Вместе с ним расстреляли и охранников Шаумяна и Джапаридзе — Ираклия Метаксу и Ивана Николайшвили, которых хорошо знал Миша Батурин.
Дело в том, что наш герой, которому тогда не было и 14 лет, успел стать порученцем самого Прокофия Апрасионовича Джапаридзе — комиссара внутренних дел и одновременно продовольствия Бакинской Коммуны. Миша окончил начальное училище именно в тот день 28 мая, когда в Тифлисе была провозглашена Азербайджанская республика и турки при поддержке немцев начали поход за бакинской нефтью. И хотя отец хотел, чтобы Миша и его брат продолжили учиться, брат сказал: «А где учиться? Идёт война. Надо защищать город».
На следующий день Миша с братом вступили в Красную гвардию. Брату выдали винтовку, удостоверение и послали патрулировать город. А Мишу с запиской отправили в Совнарком, где он стал порученцем 38-летнего наркома Джапаридзе. На выдранном из школьной тетрадки листке Джапаридзе выписал Мише удостоверение: «Сбегай-ка, земляк, в Совет, отнеси этот пакет, возьми расписку и через час будь здесь».
В секретариате Бакинского Совета пакет у Миши принял молодой человек в студенческой тужурке. «А расписка?» — спросил Миша.
«Студент», как окрестил его про себя Миша, вздохнул и написал на клочке бумаги: «Пакет принял сотрудник секретариата Баксовета Лаврентий Берия». Затем расписался, поставил дату и время…
Когда над комиссарами нависла смертельная угроза, и они попытались уйти в Астрахань, Миша находился на пароходе «Туркмен» вместе с Джапаридзе. Здесь же был и Анастас Микоян. Однако вместо Астрахани их привезли в Красноводск. Впоследствии Михаил Батурин вспоминал: «Джапаридзе сказал мне: „Дело плохо. При первой же возможности уходи с парохода. И друзьям скажи“. Я послушался, и мы с товарищами ночью покинули пароход вплавь. Кто не ушёл — погиб».
После восстановления Советской власти в Закавказье, в сентябре 1920 года останки бакинских комиссаров были перевезены в Баку и торжественно захоронены на Площади 26 бакинских комиссаров. В 1958 году здесь был установлен памятник, который был демонтирован азербайджанцами 12 января 2009 года. При перезахоронении на скелетах были обнаружены многочисленные повреждения от огнестрельного оружия двух типов.
Почти месяц добирался Миша до Баку, нанявшись матросом на небольшое судно. Дома его уже не чаяли увидеть в живых. Тем временем англичане разбили турок в Палестине и открыли себе путь к Дамаску, Алеппо и далее в Северную Сирию. 30 октября 1918 года в Мудросе было подписано перемирие, по которому Англия становилась полновластной хозяйкой на всём Ближнем Востоке. 17 ноября Кавказская исламская армия Нури-паши оставила Баку, и туда снова вошли англичане. Кроме Баку англичане заняли Батум, захватили все торговые суда Каспийского флота, Закавказскую железную дорогу и начали отправлять нефть через Батум в Великобританию.
С севера англичанам помогала Добровольческая армия Деникина, при ставке которой постоянно находились английские военные представители — до февраля 1919 года генерал Пуль, затем генерал Бриггс и уже при передаче командования барону Врангелю — генерал Хольман. В свою очередь, в Баку у англичан находился представитель Деникина генерал Арнсгофен, так что взаимоотношения были самыми союзническими.
Но борьба продолжалась. 6 мая 1919 года бакинские рабочие объявили забастовку пол лозунгом «Да здравствует Советская Россия!» Они выступили одновременно и против англичан, и против деникинщины. Михаил, который несмотря на свои 14 лет мужал не по годам — война, кровь, страдания людей, голод, оккупанты — вновь в первых рядах демонстрантов, рядом с Анастасом Микояном, которого в очередной раз арестовывают. Но рабочие создают новый комитет. Большевики вооружали рабочих и готовили боевые дружины. В апреле 1920 года Азревком послал телеграмму Ленину с просьбой о помощи, и 25 апреля Реввоенсовет направляет в Баку 11-ю армию. 28 апреля в 4 часа утра в Баку прибыл бронепоезд «III Интернационал», а 1 мая в Бакинскую бухту вошли эсминцы Волжско-Каспийской флотилии. И нефть пошла в Советскую Россию.
Нас на грешной земле качало,
Нас качало в туманной мгле.
Качка в море берёт начало,
А кончается на земле.
Михаил объявил родным, что уходит в Красную Армию. Он стал красноармейцем 283-го полка 32-й дивизии 11-й армии. Бои шли непрерывные: голову поднимали то англичане, остававшиеся в Батумской области, то недобитые деникинцы, то исламисты Нури-паши. Однажды Михаила попросили зайти в штаб, и он помог чекистам, которые проводили свою операцию. Они были в чёрных кожанках, перекрещенных ремнями, на одном боку — наганы, на другом — полевые сумки, у всех — солдатские фуражки со звездой. Миша услышал их разговор и, зная местные условия, что-то подсказал. Совет им понравился, и его спросили: «Хочешь работать у нас?». Так Михаил Батурин стал чекистом.
Михаила назначили в Особый отдел 11-й армии, а в апреле 1921 года перевели в Особый отдел 1-го Кавказского корпуса. Когда Михаил прибыл в АзЧК за назначением, показал пропуск и предписание дежурному, то в ответ услышал: «К товарищу Берия, в СОЧ».
Секретно-оперативная часть (СОЧ) занималась охраной границы оперативными средствами и располагала, во взаимодействии с контрразведкой КРО, сетью осведомителей. Ей было известно, что в Ленкоранском уезде с территории Персии действовали банды крупных землевладельцев. Они получали деньги от англичан, которые вынашивали планы поднять восстание и присоединить этот район к Персии. Задача Михаила была познакомиться с обстановкой, местностью, завязать контакты с людьми. Но главное — искать пути на ту сторону, установить английских разведчиков и их агентуру. А это старая опытная секретная служба, и начинающему контрразведчику тягаться с ней непросто. Но всё же чекисты смогли подготовиться к вторжению банд.
Михаил приобретал опыт оперативной работы. Пули щадили его — единственное ранение он получил в бою от осколка гранаты. В 1929 году он оканчивает Высшую пограничную школу ОГПУ и направляется сначала в СОЧ 37-го Батумского погранотряда на турецкую границу, а в 1931 году — в разведотделение Управления пограничных войск Закавказского ГПУ в Тифлис, где ему разъяснили задачу: «Пограничная разведка должна вскрывать подготовку разведорганами сопредельных стран агентуры для переброски в нашу страну, устанавливать участки и время переброски, характер заданий… Разведка пограничных войск должна добывать и данные военного характера, чтобы командование знало о намерениях противника». Его работой остались довольны: в 1932 году Коллегия ОГПУ СССР наградила Батурина именным оружием, а затем нагрудным знаком «ВЧК—ГПУ. 1917−1932» (Почётный чекист) — этим знаком было награждено в общей сложности порядка 800 человек.
Но судьбе было угодно, чтобы свою пограничную эпопею Михаил Батурин завершил в родном Баку, куда в 1935 году был направлен начальником Отдельного Бакинского морского контрольно-пропускного пункта (ОБМКПП).
Я стою один, успокоясь,
Я насмешливо щурю глаз:
Мне Каспийское море по пояс,
Нипочём, уверяю вас!
В 1937 году Михаила Матвеевича Батурина направляют на учёбу в Москву в Институт востоковедения им. Нариманова, в турецкий сектор Особого факультета, а в 1939 году переводят в 5-й отдел ГУГБ НКВД СССР — во внешнюю разведку.
С 1940 года он становится резидентом в Анкаре, затем заместителем резидента в Стамбуле, а в мае 1942 года — главным резидентом НКВД СССР в Турции под фамилией Бакланов и под прикрытием должности заместителя торгового представителя СССР. Он внёс немалый вклад в срывы планов Турции по вступлению в войну на стороне Германии и лично завербовал девять ценных агентов (среди них был даже один немецкий дипломат). Вернувшись в Москву в 1947 году, Михаил Матвеевич был назначен начальником отдела Управления нелегальной разведки и одновременно начальником контрразведывательного факультета Высшей разведывательной школы. Я решил поговорить о разведчике с его сыном, лётчиком-космонавтом, Героем России, в 1990-е годы помощником президента России по национальной безопасности, членом-корреспондентом РАН Юрием Михайловичем Батуриным, с которым мы встретились в небольшом кафе в центре Москвы в преддверии дня рождения его отца и празднования столетия Октября.
«ЗАВТРА». Юрий Михайлович, ваш отец пришёл в разведку в 1939 году. Обычно считается, что в это время разведка была «выкошена» Сталиным и срочно восполняли недостающие кадры. Состав разведки, действительно, поменялся. Но означает ли это, что она была ослаблена? Может быть, «коминтерновские» кадры уже не соответствовали новым задачам?
Юрий БАТУРИН. Не могу утверждать, что новые кадры набирали в связи со сменой задач. В разведке всегда нужны новые кадры. В какой-то момент старые могут быть раскрыты, причём целыми резидентурами. А подготовленных людей в то время было не так много — и их бросали то в Китай, то в Германию, где был жёсткий контрразведывательный режим, и людей всё равно раскрывали. Восполнить это можно было только подбором толковых людей, которые не ходили по коридорам Лубянки здесь, в Москве. С другой стороны, отец всегда хотел учиться. Кстати, он хотел изучать фарси с прицелом на Иран. Но ему ответили: ты уже практически говоришь, жил в Азербайджане, просто тебе нужно поставить правильный турецкий. Так что одновременно сработали разнородные факторы.
«ЗАВТРА». Нужно признать, что пришедшая в 1938−39 годах новая плеяда разведчиков под руководством Фитина, Судоплатова и Эйтингона внесла колоссальный вклад в Победу не только в Великой Отечественной, но и в «холодной» войне. Но всё же во главе этой плеяды стоял Берия, начинавший на Кавказе. И Пётр Васильевич Федотов, возглавивший в 1938 году контрразведку, тоже начинал на Кавказе. Не означает ли это, что и ваш отец пришёл в составе «кавказской группы»?
Юрий БАТУРИН. Относительно Берия могу сказать, что отец его видел. Первый раз совсем подростком, сейчас я об этом расскажу, затем когда был порученцем у Джапаридзе. Тогда он, конечно, Берию запомнил. Потом ещё раз, когда в первые дни своей службы привёз пакет в АзЧК. (Отец рассказывал, что только потом, когда набрался опыта, понял, что в том пакете была просьба установить его семью, связи и дать справку). Затем их пути надолго разошлись. Более того — и этого нет в моей книге «Досье разведчика» — ещё раньше, до революции, Берия ухаживал за старшей сестрой отца. Её звали Вера. Об этом мне рассказали позднее, после выхода книги. Точнее, он пытался за ней ухаживать, но получил от ворот поворот. Поэтому какое-то воспоминание, скорее негативное, у него могло быть. Это факт. Но, видимо, не возникло, коль скоро отец продолжил службу. А при других обстоятельствах он мог бы стать моим родственником. Но у Веры тогда уже был жених, и она Берию сразу отвергла.
«ЗАВТРА». И как это он потом, в годы репрессий, не расстрелял и её, и Михаила, и их младшего брата Сашу, который всё же был арестован и попал в лагерь? Если придерживаться «мемориальной» логики, это было совершенно неизбежно. А он не только не расстрелял их, но и помог снять необоснованные обвинения с Александра, за которого просил Михаил Матвеевич перед отъездом в Турцию. С другой стороны, ведь вся внешняя разведка — 5-й отдел ГУГБ НКВД — была невелика, порядка 450 сотрудников, включая загранаппарат. Из них в 1937—1938 годах было уволено, нередко с последующим арестом и расстрелом, 275 человек. Таким образом, если говорить о новом «бериевском» наборе, то речь шла о нескольких сотнях человек. И Берия, обладавший феноменальной памятью, наверняка знал каждого.
Юрий БАТУРИН. Я, конечно, не могу утверждать, но, наверное, он посмотрел их дела — что-то вспомнилось из молодости. И сыграло свою роль — возможно, даже положительную. К тому же у отца был огромный опыт. Он поработал в отделе военной контрразведки, а затем в пограничной разведке. В Пограничной академии ФСБ, предшественницей которой была Высшая пограншкола ОГПУ, — в экспозиции их музея представлен и отец — при обсуждении книги особо отметили, что в ней рассказывается и о пограничной разведке — теме, мало раскрытой в литературе. И когда он уже работал в Турции, контрразведывательный опыт сыграл большую роль, потому что он видел систему конспирации, организацию получения и передачи информации глазами не только разведчика, но и контрразведчика. Он очень тщательно изучил турецкую контрразведку и перестроил всю работу резидентуры — я читал некоторые его доклады. Отец очень гордился тем, что за время работы за кордоном не потерял ни одного помощника. Более того, некоторые из них там ещё долго работали после его отъезда из страны.
«ЗАВТРА»: Всё это свидетельствует о высочайшем уровне Берия в подборе кадров.
Юрий БАТУРИН. Безусловно. Причём в очень сжатые сроки. Например, Фитин стал руководителем разведки, не проработав в ней и года. То же самое отец — за год он вырос до резидента. А Лягин, Квасников, Молодцов, Кузнецов, Кудря? Всё это попадания в «десятку».
«ЗАВТРА». Хотелось бы выделить в судьбе вашего отца тот факт, что он причастен к подвигу 26 Бакинских комиссаров. И пусть сейчас известно, что среди расстрелянных не все были комиссарами, что туда попали и их охранники — но это яркая страница нашей истории, как и подвиг 28 Панфиловцев. Вспоминал ли Михаил Матвеевич об этом в разговорах с вами?
Юрий БАТУРИН. Да, на него огромное впечатление произвела личность Джапаридзе. Отец обращал моё внимание на отношение Джапаридзе к людям, с которыми тот работал. Он ощущал свою ответственность перед ними и заботился об их судьбе. Если бы Джапаридзе не приказал ему бежать с парохода и забрать товарищей, то они оказались бы среди расстрелянных. И отец на всю жизнь запомнил, что в юности ему спас жизнь человек, который был его руководителем. Это был урок, как нужно относиться к своим помощникам. И отец так же относился к тем, с кем работал. Он гордился не столько тем, что добыл какие-то секреты, а тем, что никого не потерял. Отца даже раздражало слово «агент». Он говорил: «Ну, какой агент? Помощник». Понятие «агент» применимо к деловым отношениям, к которым работа чекиста не сводится. Чекиста отличает забота о своих помощниках.
«ЗАВТРА». И в продолжение темы формирования личности разведчика. В своей книге вы пишете, что когда Михаил Матвеевич пришёл в разведку, его готовил Сергей Михайлович. Возможно, это Шпигельглас. В какой-то момент Сергей Михайлович произносит потрясающие слова о сути работы разведчика. Вот они: «…Разведка — это образ жизни, образ мышления, в конце концов — судьба. Прикажут — и вы забудете своё имя, станете другим человеком. Встретите старого товарища и скажете ему: „Извините, мы с вами незнакомы“. Захотите жениться и будете долго ждать разрешения, но не факт, что получите. А может быть, вам назначат жену. Иногда вы будете замечать, что за вами следят (я имею в виду не за кордоном, а здесь в Москве)… У вас будет мало друзей, гораздо меньше, чем вам бы хотелось. У вас будут проблемы с родственниками, которые знакомятся, женятся, живут и работают так, как сами считают нужным. Кстати, они не будут знать точно, где вы работаете. А тех, кто будет знать, вы сами перечислите, и их список будет в вашем личном деле. Разумеется, они будут под особым присмотром. Вы перестанете верить даже близким людям и будете обижать их подозрительностью просто автоматически, по профессиональной привычке. Вы будете проверять и перепроверять всё, забыв, что такое верить. И всё это только для того, чтобы однажды, ну, может быть, дважды добыть действительно важные сведения, которые в трудную минуту помогут нашей стране. О судьбе других ваших сообщений вы сможете только догадываться. Вы будете уезжать на годы и, возвращаясь, не узнавать своей страны. Те, кто был младше по званию, за это время станут начальниками и будут снисходительно похлопывать вас по плечу. Вы увидите, что вас награждают, но не доверяют. Вы столкнётесь и с героизмом, и с подлостью, и с предательством. А когда действительно наберётесь большого опыта и захотите отдать свои знания государству, окажется, что вы государству не нужны. Впрочем, не стоит забегать так далеко вперёд. Мы долго не живём…»
Юрий БАТУРИН. Заканчивая школу, я как-то завёл с ним разговор о будущей работе и прямо сказал, что хотел бы пойти по его стопам. Он посадил меня перед собой и дал запомнившийся мне на всю жизнь урок, фрагмент которого я изложил в книге практически дословно. Только он называл меня на «ты», а не на «вы». И в книге я вложил его слова в уста Сергея Михайловича, о котором отец упоминал, не называя фамилии. Эти слова отец говорил мне. Видимо, так же честно он обращался и к своим помощникам. Недавно на меня вышел венгр, сын супружеской четы, которая в своё время в Турции помогла отцу раскрыть сепаратные переговоры Венгрии о выходе из войны. Когда его мать умирала, она оставила сыну записку со словами: «Миша Бакланов». И добавила: это единственный человек, которому можно полностью доверять. Лишь гораздо позднее он натолкнулся в интернете на фрагмент моей книжки и понял, что Бакланов — это Михаил Матвеевич Батурин, советский разведчик.
«ЗАВТРА». А насколько серьёзными были эти переговоры венгров с англичанами?
Юрий БАТУРИН. Очень серьёзными. Не менее серьёзными, чем те, которые вёл в Швейцарии Даллес.
«ЗАВТРА». А задача вступления Турции в войну, которую решали Германия с одной стороны, а СССР и союзники — с другой?
Юрий БАТУРИН. Вы правы. Лишь перед самым концом войны союзники решили эту задачу. Турецкая дипломатия отличалась высочайшим уровнем. Но информация обо всех её маневрах всё равно попадала в Москву. У меня осталась масса материала после публикации первой книги, особенно о работе дипломатов, и я сейчас заканчиваю вторую под названием «Анкара-1942».
«ЗАВТРА». В заключение интересно было бы услышать о причинах, побудивших Михаила Матвеевича уйти из разведки, можно сказать, в расцвете карьеры. Что он сам об этом говорил? Здесь мы, очевидно, вновь возвращаемся к теме Берия — ведь ваш отец, что ни говори, был из его «команды», как и Эйтингон, Судоплатов, Мордвинов, Воскресенская, Зарубины, Серебрянский, Фитин и остальные, репрессированные или уволенные.
Юрий БАТУРИН. Хочу отметить, что при Берия отец в Москве работал недолго. Накануне войны он быстро, через год, уехал за кордон. За время войны получил второй знак «Почётный чекист» и немало для разведчика орденов. Вернулся только в 1947 году, и через некоторое время его перевели в нелегальную разведку. Именно он готовил супругов Филоненко. И, как я понимаю, сам тоже хотел уехать нелегалом. Мне рассказывала мама, что он и её хотел сделать разведчицей, чтобы поехать вместе, семейной парой, практически уже определил её на подготовку. И если бы отцу не подсказал сослуживец и хороший товарищ, что на него «готовят материал», то, возможно, они бы куда-то уехали, и моя судьба была тоже другой. Когда он несколько лет после возвращения поработал здесь, в стране, то понял, что ему совсем не нравится то, что происходит. И ещё меньше ему нравилось, что его когда-нибудь посчитают причастным к происходившему. Политическая борьба обострялась, вперёд вырывался украинский клан Хрущёва. Сотрудники неминуемо втягивались в политику, а отец всегда её сторонился. Вначале отец хотел уехать, чтобы переждать за кордоном, занимаясь оперативной работой. Когда это не получилось, он имитировал травму ноги и какое-то время ходил с палочкой. Я сам читал в его личном деле рапорт, в котором он просился в отставку по состоянию здоровья. А врач заключает, что отец совершенно здоров и просто не хочет выполнять работу — это я тоже прочитал в деле. Рапорт отца и доклад врача интерпретировали так — и это тоже есть в документах, — что он «не хочет делиться с молодыми сотрудниками своим богатейшим опытом». А у меня сложилось ощущение, что он просто не хотел ввязывать молодых сотрудников в дела, которые им бы потом повредили. Друг отца, контр-адмирал Родионов, работавший с ним в Турции по линии ГРУ, сказал ему: «Уезжал бы ты, Миша, в длительную командировку. Для нынешних мы — динозавры, и здесь уже никому не нужны…».
Но проходят годы, и такие «динозавры» становятся легендой, наполняя сердца новых поколений жаждой неизведанного и романтикой борьбы. Ведь «бойцов не редеет строй — должен и сын героем стать, если отец герой». Призванием Юрия Михайловича Батурина стал космос. Неизвестно, увёз ли он с собой на космодром ордена отца, как об этом пела Майя Кристалинская, но семейные традиции он не только продолжил, но и приумножил. И, возможно, именно из космоса ему по-новому открылся путь семьи Батуриных, начавшийся в далёкие двадцатые годы там, где «качаясь, бегут валы от Баку до Махачкалы».
На фото: товарищи-друзья по учёбе в Высшей Пограничной Школе ОГПУ, снимок 1929 года (Михаил Батурин — в первом ряду справа)
00:40 31.12.2017
Пульсар (zzrr) писал (а) в ответ на :
> Егор Ардов (antoninid) писал (а) в ответ на сообщение:
>> Пожалуй, впервые на Первом канале за последние лет тридцать революцию не поливают грязью.
> > Похоже на бомжа, который хвалит свою единственную жену
Слышь, мужик! А у тебя что — две жены?! Или, может быть, четыре….
00:52 31.12.2017
Цитата: «Благодаря этому офицерство было всегда на высоте »
Еще один дегенерат вылез…. Откуда ж их столько, идиотов?!
До сих пор главными теоретиками т.н. «русской военной мысли» считаются Жомини и Клаузевиц…. Так называемое «русское офицерство» накануне первой мировой войны представляло собой безобразный, ни на что не годный сброд….
------------- Сообщение было проверено модератором. Вам объявляется замечание за это сообщение. Пожалуйста, следите за тем, что Вы пишете.
что погубило не только Николая-2 но и его семью и бедных девочек, которые в 1-ю мировую войну работали санитарками… 
