Катон Старший (mpks) писал(а) в ответ на сообщение:
Молодец, исправился. Смотри мне!

maximov (maximov)е
Немного по теме Сталинизма:
Очень многие выходцы из сёл в те годы пополняли свои семейные закрома за счёт приусадебного хозяйства родителей. У моего деда Федота Сазоновича Стогния был огромный участок земли на хуторе Гнилец. Близ села Моринцы – родины Тараса Григорьевича Шевченко. Шестьдесят соток земли было у "родового гнезда" Стогниев. Столько было положено, потому что десять детей родила Федоту Стогнию моя бабушка Анна Харламовна. Вот только выжили из них восемь человек – две сестры и шесть братьев, один из которых мой отец, Пётр Федотович Стогний.

У всех были жёны, дети. И вот в майские дни для высаживания картошки, затем, середь лета, на прополку и окучивание кустов, и, наконец, в сентябре на уборку урожая собиралась вся наша огромная семья. Дом Стогниев стоит под огромным огородом. А на взгорке, над огородом дед Федот устанавливал временную мини-кузню. Здесь мужчины налаживали сапки: кто лезвие выправлял-точил, кто черенки насаживал, кто-то ещё какое "мужицкое" занятие находил, лишь бы в "бабский" отряд не попасть. Ну, а женщины, как водится, самую трудную и кропотливую работу исполняли: выпалывали вездесущий сорняк, да к каждому картофельному кустику подсыпали землицы, чтобы картошка не подсыхала, чтобы всего ей было вдоволь, что ей надобно от почвы. А жука тогда ещё не было. Это он уже в восьмидесятые к нам от поляков расплодился, даром, что "колорадский" называется.

Как перед глазами стоит эта картина – внизу старый дом Стогниев, наверх поднимается бесконечный бабушкин огород, а на самой круче сам дед Федот доминирует, сапку правит, да за порядком среди младших родственников присматривает. Федот Сазонович очень авторитарный был человек. И семья при нём была, что называется, патриархальная, где поперёд старшего за столом ложку никто не смел взять, не то чтобы слово ему какое супротив вымолвить. Так сталинский солдат всё в своей семье обустроил, в таких порядках всех своих десять детей воспитывал.

Воевал Федот Сазонович славно. Смертным боем гнал до Вены в составе Красной Армии нацистов. Убивал ли он людей? Знамо дело, убивал – и немцев без счёта стрелял, штыком колол, ножом в рукопашных резал. И наших предателей и паникёров приходилось расстреливать. А вы из мирного времени его не судите. Война была и этим всё сказано. Как-то раз Федот Сазонович с фронта фотографию прислал, на которой стоит он, грозно нахмурив брови, сжимая в сильных руках легендарный пистолет-пулемёт ППШ. А на обороте фотокарточки Федот Сазонович подробно написал: "Анні і дітям, Петі, Ліоні, Феді, Соні, Вані... від твого мужа, і вашого батька – Федота, прошу зберігать в хорошому вигляді. 8/XII 44 р". И подпись. Твёрдая, с нажимом, в виде полностью прописанной фамилии. Так подписываются люди, живущие честно, открыто и не робеющие ни перед какими обстоятельствами.

У меня эта фотокарточка "в хорошому вигляді" на самом видном месте в рабочем кабинете сберегается.

Федот Сазонович Стогний очень уважал Иосифа Виссарионовича Сталина как строителя партии. "У нас не семейный кружок, не артель личных друзей, а политическая партия рабочего класса. Нельзя допускать, чтобы интересы дружбы ставились выше интересов дела" цитировал Сталина коммунист Стогний.

Ф.С. Стогний уважал И.В. Сталина как политика. "Есть "бюрократы-вельможи", которые думают, что они незаменимы и поэтому могут нарушать законы... Их нужно без колебаний снимать с руководящих постов и опубликовывать это в печати, чтобы сбить спесь с этих зазнавшихся вельмож-бюрократов" Федот Сазонович частенько вспоминал эти слова Иосифа Виссарионовича.

Ф.С. Стогний уважал И.В. Сталина как экономиста. При Сталине цены снижали, любил припомнить дед Федот, Потому что "снижение цен это расширение внутреннего рынка, усиление его ёмкости, рост платежеспособности народа". А ещё, вспоминал учение Сталина дед Федот. – "Снижение цен это повышение реальной заработной платы, поступательное повышение уровня жизни".

Но особенно ветеран Стогний почитал Сталина как государственного стратега: "Мы пришли к власти в стране со страшно отсталой техникой. Глупо было бы утешать себя тем, что так как отсталость нашей страны не нами придумана, а передана нам в наследство, то мы не можем за неё отвечать. Это неверно товарищи. Раз мы пришли к власти, то взяли на себя ответственность и задачу преобразования страны, мы отвечаем и должны отвечать за всё, плохое и хорошее". Эти строки у Федота Сазоновича были подчёркнуты в томике Сталина красным карандашом. Найдутся ли такие, кто может поспорить с написанным?

А у нас в семье нашлись! Жена одного из моих дядьёв тётя Ева, была женщина городская, читала толстые столичные журналы и "оттепель" шестидесятых её не обошла стороной. И вот, когда бабы в огороде петь уже уморились, зашла у них речь о прошлом житье-бытье, как было при Сталине, когда мои родители и их братья-сёстры были ещё детьми, да как сейчас – в 70-х, при Брежневе.

Ева Стогний стала рассказывать о том, что на 7 миллионов погибших в войну немцев пришлось 20 миллионов погибших наших. А это "пиррова победа" и никак не тянет на военный гений, за который присваивают звание генералиссимуса. Что не всем дано быть землепашцем от Бога, а лучших, самых грамотных и успешных украинских крестьян Сталин сгноил в Сибири и Казахстане, заклеймив "кулаками". Что при Сталине расстреляли и уморили столько простого украинского люду, что это ещё неизвестно кто причинил нам вреда больше Сталин или Гитлер... То, что говорила Ева своим родственницам на огороде хутора Гнилец, близ села Моринцы по тем времена в наших краях было нечто неслыханное. Бабы ажно тяпать перестали сапками своими и слушали, раскрыв рты. Да и мужики звенеть молотками прекратили в ошеломлении.

Но больше ничего тётя Ева рассказать им не успела. С прытью его возрасту неподходящей, дед Федот вдруг в ряды огородниц сверху ворвался и сзади тётю Еву как врезал плашмя сапкой по спине! Ева так и грянула оземь, подмяв хрусткие зелёные кусты картошки.

Как ты о Сталине смеешь рассуждать, паскуда! – страшно закричал дед Федот. Он бросил сапку на землю, нашарил глазами лопату в нескольких шагах, схватил её и рубанул наотмашь по лежащей женщине. Ева увернулась едва-едва.

Ай-ай-ай-ай!!! – заголосили бабы, но вмешиваться не посмели. Такой всеподавляющий авторитет был у Федота Сазоновича в семье. Даже муж Евы не вступился за супругу. Руки против отца-фронтовика дядя Ваня не поднял.

Пока дед Федот замахивался тяжёлым уступом ещё раз, тётя Ева шустро метнулась вон с огорода.

Чтобы я тебя больше у себя дома не видел, падла поганая! – только и крикнул ей вслед необычайно разгневанный дед Федот. Ева Стогний спряталась до поры у кого-то из соседей по улице.

Допололи картошку уже без неё. Все молчали. Не пели. Не разговаривали. Гнетущая тишина стояла над землёй Стогниев. Не выдержал Федот Сазонович, бросил в сердцах молоток на столешницу, аж вздрогнули все от грохота того.

Вы только посмотрите вокруг! Теперь у нас путеводными вышками не кресты и купола церквей, а заводские трубы и зерновые элеваторы. При Сталине у нас появились первые машины. При Сталине мы перешли от века дерева к веку железа, стали и моторов. Сталин строил новое общество на здоровых основах. Чтобы добиться того, нужно было подвергаться риску, нужно было работать и воевать на износ, с энтузиазмом, с такой энергией, какой мир до сих пор не знал, нужно было бороться с громаднейшими трудностями и приходилось нести громаднейшие потери!

А никто и не спорил. С этим не поспоришь. "Сталин, конечно, великий полководец, но зачем огородный инвентарь об спину тёти Евы ломать? Сталин далеко, да и помер давно и он не Стогний. А тётя Ева, хоть и невестка, но всё ж таки нашу фамилию носит. Стогний она и негоже её лопатой рубить, даже за Сталина" – так мы, младшие думали, но сказать никто не дерзнул.

Собрались вечерять. Федот Сазонович, Анна Харламовна, их сыновья с жёнами, да дочери с мужьями, внуки человек тридцать за большим крестьянским столом во дворе. Только тёти Евы не было.

Федот Сазонович, давайте уже Еву к столу позовём, попросили некровные Стогнии "на правах". С них дед Федот всегда не так строго спрашивал, как с кровных детей.

Нет! Я сказал! – Федот Сазонович хряснул со всей силы кулаком по столу, нет ей больше места у моего котла! Я за Сталина кровь проливал на фронте. Если бы не Сталин, под немцем бы сейчас бедовали!

И тут тишайшая Анна Харламовна, бабушка моя, вдруг разогнулась от котла, обернулась, вытерла руки рушником, как перед боем и сказала мужу своему неожиданно твёрдым голосом:

А ты, Федот, знаешь ли разницу, как под нашими бедовать, а как под немцем?! На своей шкуре испытал ли, а? Нет? А я знаю! Я пережила.

Вы со Сталиным своим до войны-то как пели? "Чужой земли не надо нам ни пяди, но и своей вершка не отдадим!" Ан отдали! Вместе с нами, с жёнами своими, да ребятишками. Под немца отдали. Мы под него не просились. А теперь нас же людьми второго сорта сделали – "пребывали на оккупированной территории". Где справедливость сталинская, а, Федот?!

У моего отца пятеро детей было – одна дочь, да четверо сыновей, мои братьев. Понёс, было, отец домой с колхозного тока щепотку проса, в носовой платок завязанную, чтобы детям, было, что в котелке сварить. Остановили отца военные, обыскали, нашли тот узелок в кармане, да тут же по сталинскому "Закону о трёх колосках" расстреляли. А братьев забрали в солдаты. Там они один за другим все сгинули.

А когда Красная Армия отступала, то всё пропитание до крошки с кровью выскребала из наших домов. По приказу стратега твоего Сталина. Мало того, что под немца бесславно отдали, так ещё и последний кусок изо рта вырывали. Наша хата на отшибе в Моринцах стоит, я корову-то в хлеву спрятала за стенку, сеном завалила, уговаривала: "родненькая, только помолчи – не мычи". Думала, стороной провизоры краснозвёздные обойдут. Нет! Запёрлись в хату в сапожищах своих. Всё выгребли, весь хлеб, крупу, курей переловили. Умоляю, показываю им ребятишек: "Пожалейте, чем мне десять ртов кормить?! Это дети красноармейца Стогния, негоже их на голодную смерть-то обрекать!" Не пожалели красноармейцы твоих детей, Федот! На приказ Сталина сослалися.

Ну, думаю, хоть бы корову не нашли, с коровой-кормилицей худо-бедно проживём. Но, видать, опытные раскулачивальщики хозяйство твоё обыскивали, Федот. Нашли корову нашу. Так ещё меня и обвинили в укрывательстве провианта от Красной Армии! Повели расстреливать на то место, где ты нынче Еву лопатой рубил. Меня не фашиста, не вражину клятую, а жену красноармейца, простую крестьянку, мать десяти детей приговорили сталинским судом к расстрелу за то, что собственную корову укрывала.

И расстреляли меня в том огороде "сталинские соколики". За то, что детей берегла. Твоих детей, Федот! – Анна Харламовна Родиной-матерью возвышалась над своими взрослыми отпрысками, уперев кулаки в бока. Ей, уже расстрелянной "нашими", гнев мужа, оказывается, никогда не был страшен.

А ты, глаза-то не отводи, Федот, вот послушай, что скажу я тебе о Сталине. Да не по книжке, а по жизни своей... Всё честь по чести, отделение солдат с винтовками выстроили, меня перед ними лицом поставили, глаза завязали. "Пли!" скомандовали. И грянули. И упала я ни жива, но и не мертва. Поверх головы стреляли. Ну, а мне, откуда было знать-то? Глаза тряпкой замотаны. Отца-то моего также расстреляли.

Что, сучка, обоссалась, поди, со страху?! – это был голос красного командира, Будешь знать, как не исполнять приказы товарища Сталина!

И ушли "наши" поутру, оставив разорёнными кладовые и хлев. А вечером уже немцы в Моринцы вошли. Старший их офицер всех распределил, кого в какую хату квартировать, а сам к нам вошёл, да и прямо на пол, вот тут вот, упал, как мёртвый, обессилевший. Видать, быстро сталинцы драпали, раз гитлеровцы так уставали, их догоняя.

Спит немец, а мы вокруг сидим не дыша. Боимся. Уж ежели наши солдаты так лютовали, то, как же чужие будут теперь над нами, сиротами, измываться?! Проснулся он с рассветом, что-то говорит по-немецки. Сердито так показывает, мол, жрать давай! А у меня нету! Детишки перепугались: сейчас опять мамку поведут расстреливать! Плачут. А младшие, которые ещё не понимают ничего, ревут, надрываются от голода. Говорю ему: "Пан, Вы не серчайте! Только нет у нас ни крошечки, видишь, детки от голода воют!"

Выругался немец нехорошо и ушёл дверью напоследок ка-а-ак саданул! От этого хлопка дверью у меня аж всё внутри оборвалось, помню. Думаю: "Ну, опять начинается!" А в конце дня немец тот назад вернулся. Знаешь зачем, Федот? Детям твоим шапку яиц принёс. Не солдатам вермахта, а нам. Чтобы с голоду не скулили наследники твои красноармейские!

Не увели бы коммунисты корову нашу, глядишь, все бы десять остались живы. Но с Божьей помощью, да "под немцем" я вот Петю, Ваню, Лёню, Митю, Васю, Федю, да Шуру с Валей смогла прокормить, а Серёжа с Алёшей от бескормицы помёрли.

Ты, Федот, герой, конечно. За Сталина кровь проливал. А ты "за Сталина" детей своих хоронил?! Ты знаешь, каково это – хоронить своего дитя, а?! Ты знаешь, каково это – видеть, как плачет кровинушка твоя и просит "мама, дай поїсти", а у тебя нет ни чего. Ну, нет, Господи-и-и!!! И ты смотришь на него, а он умирает. И думаешь, ну, не забрали бы корову нашу, выходила бы я тебя, родненький! А забрали! По приказу "товарища Сталина" твоего!

А ты знаешь, Федот, каково это закапывать в землю кожу да кости своего ребёнка, умершего от голода по приказу Сталина? Дважды я хоронила, Федот! Дважды! Вот этими, вот руками закопала, а сверху слезами полила! – баба Аня потрясала над головой пригнувшегося деда почерневшими от крестьянской работы ладонями. Растопыренные пальцы с окаменевшими, обломанными ногтями.

Так что, Федот, нашей роднёй из-за Сталина не разбрасывайся. Пусть Ева придёт и за общий стол с нами садится. Она Стогниев рожает, и ты её даже пальцем не смей тронуть или слово злое бросить! – так сказала моя бабушка Анна Харламовна Стогний. И так стало.

Тётю Еву привели от соседей. Она бочком, робко села за общий стол Стогниев. И опять была с нами. И по сей день с нами.