Святослав (964—972). «Пылкий и смелый, отважный и деятельный»,— так аттестует киевского князя Святослава византийский летописец Лев Диакон. А украинский историк Михайло Грушевский остроумно называет его то «запорожцем на киевском престоле», то «странствующим рыцарем», поясняя, что «роль князя-правителя, главы государства в деятельности Святослава вполне отступает на второй план пред ролью предводителя дружины».
Война была единственной, всепоглощающей страстью Святослава. По имени славянин, по кодексу чести варяг, по образу жизни кочевник, он был сыном всей великой Евразии, вольно дышал в ее степях и чащах. Эпоха Святослава стала кульминацией раннего, героического периода истории Киевской Руси.
В 964 г. 22-летний князь, обуреваемый честолюбивыми замыслами, отправляется в большой восточный поход. Сперва он покорил вятичей — восточнославянское племя, населявшее долину Оки (оттуда, собственно, и происходят современные русские). Затем Святослав спустился в ладьях по Волге и разгромил волжских булгар. Это повлекло за собой острую стычку с могущественными хазарами. Пролились реки крови. В решающем бою Святослав наголову разбил хазарского кагана, а затем стер с лица земли его столицу Итиль на Волге. Дальше он отправился на Северный Кавказ, где и завершил свои завоевания.
Вся эта эффектная кампания имела далеко идущие последствия. Теперь, после победы над вятичами, все восточные славяне были объединены под властью киевского князя. Славянам был открыт путь на северо-восток — в те бескрайние просторы, что нынче называются Россией. Разгром хазар поставил точку в давней истории соперничества за гегемонию в Евразии. Отныне Русь безраздельно контролировала еще один великий торговый путь — волжский. Впрочем, падение Хазарского каганата имело и свою неожиданную для Киева оборотную сторону. Хазары были тем буфером, что сдерживал кочевые орды на востоке. Теперь же ничто не мешало кочевникам вроде печенегов хозяйничать в украинских степях.
Вторую половину своего правления Святослав посвятил Балканам. В 968 г. он вступил в союз с византийским императором против могущественного Болгарского царства. Во главе огромного войска он ворвался в Болгарию, уничтожил своих противников и овладел богатыми придунайскими городами. Из них ему особенно понравился Переяславец, где он устроил свою ставку. Только угроза вторжения печенегов в Киев заставила князя ненадолго вернуться в свою столицу. Но едва гроза миновала, Святослав, которому принадлежали теперь все земли от Волги до Дуная, заявил, что оставаться в Киеве не намерен: «Хочу жить в Переяславце на Дунае — там середина земли моей, туда стекаются все блага: из Греческой земли — золото, паволоки, вина, различные плоды, из Чехии и из Венгрии серебро и кони, из Руси же меха и воск, мед и рабы». И оставив старшего сына Ярополка править в Киеве, среднего, Олега, отправив к древлянам, а Володимира, младшего, в Новгород, Святослав воротился в Болгарию.
Но теперь уже византийский император испугался нового соседа, выступил против него и после долгих и жестоких боев вытеснил из Болгарии. Когда разбитые войска Святослава возвращались в Киев, у днепровских порогов на них напали печенеги. В «Повести временных лет» об этом сказано так: «И напал на него Куря, князь печенежский, и убили Святослава, и взяли голову его и сделали чашу из черепа, оковав его, и пили из него».
Так кончил свои дни этот «странствующий рыцарь». Но эпоха киевской славы и «больших приключений» еще только начиналась...

Тем временем, пока император совершал все это в Сирии и в Византии, патрикий Калокир, посланный к тавроскифам по его царскому приказу, прибыл в Скифию, завязал дружбу с катархонтом тавров [5], совратил его дарами и очаровал льстивыми речами - ведь все скифское племя необычайно корыстолюбиво, в высшей степени алчно, падко и на подкупы, и на обещания [6]" Калокир [7] уговорил [его] собрать сильное войско и выступить против мисян с тем, чтобы после победы над ними подчинить и удержать страну для собственного пребывания, а ему помочь против ромеев в борьбе за овладение престолом и ромейской державой [8]. [За это Калокир] обещал ему огромные, несказанные богатства из царской сокровищницы.
2. Выслушав слова Калокира, Сфендослав [9] (таким именем он назывался у тавров) не в силах был сдержать своих устремлений; возбужденный надеждой получить богатство, видя себя во сне владетелем страны мисян, он, будучи мужем горячим и дерзким, да к тому же отважным и деятельным, поднял на войну все молодое поколение тавров. Набрав, таким образом, войско, состоявшее, кроме обоза, из шестидесяти тысяч [10] цветущих здоровьем мужей, он вместе с патрикием Калокиром, с которым соединился узами побратимства [11], выступил против мисян [12].
Узнав, что [Сфендослав] уже подплывает к Истру и готовится к высадке на берег, мисяне собрали и выставили против него фалангу в тридцать тысяч вооруженных мужей. Но тавры стремительно выпрыгнули из челнов, выставили вперед щиты, обнажили мечи и стали направо и налево поражать мисян. Те не вытерпели первого же натиска, обратились в бегство и постыдным образом заперлись в безопасной крепости своей Дористоле [13]. Тогда, говорят, предводителя мисян Петра (927-969)[14], мужа боголюбивого и благочестивого, сильно огорченного неожиданным бегством его войска, постиг эпилептический припадок, и спустя недолгое время он переселился в иной мир ......
.....3. Так как Никифор не надеялся более договориться с таврами и знал, что нелегко будет подчинить своей воле окончательно уклонившегося от истинного пути патрикия Калокира, который вышел из-под его власти и возымел большое влияние на Сфендослава, он предпочел отправить посольство к единоверцам мисянам [19], назначив послами патрикия Никифора, прозванного Эротиком [20], и проедра Евхаитского Филофея [21]. [Никифор] напомнил мисянам об их вере (ведь мисяне без всяких отклонений исповедуют христианскую религию [22]) и попросил у них девиц царского рода [23], чтобы выдать их замуж за сыновей василевса Романа [24], укрепив посредством родства неразрывный мир и дружбу между ромеями и мисянами. Мисяне с радостью приняли посольство [25], посадили девиц царской крови на повозки (женщины у мисян обычно разъезжают на повозках [26]) и отправили их к василевсу Никифору, умоляя его как можно скорее прийти к ним на помощь, отвратить повисшую над их головами секиру тавров и обезвредить ее. И если бы [Никифор] пошел защищать мисян, он одержал бы победу над таврами, как и над другими племенами, против которых он выступал с ромейским войском.....

..... В небольшом удалении от воинов следовал Василий Ноф [3], сын императора Романа Старшего от скифянки, украшенный достоинством проедра....
8. Многими тревогами был волнуем дух императора Иоанна; перед ним лежали три пути, и он не знал, какой из них избрать, чтобы не уклониться от верного направления. Недостаток съестных припасов и повсюду распространившийся голод уже третий год пожирали ромейскую державу; угрожало ничего хорошего не предвещавшее нашествие росов [36]; карфагеняне и арабы намеревались напасть на только что покоренную ромеями сирийскую Антиохию [37]. Что касается непреодолимого зла - голода, то [Иоанн] быстрым подвозом припасов из всех гаваней предусмотрительно пресек влияние этого бедствия. Нашествие агарян он остановил при помощи восточного войска под начальством патрикия Николая [38], который, будучи придворным евнухом государя, приобрел многими стараниями опытность в военном деле. А с катархонтом войска росов, Сфендославом, он решил вести переговоры. И вот [Иоанн] отрядил к нему послов с требованием, чтобы он, получив обещанную императором Никифором за набег на мисян награду [39], удалился в свои области и к Киммерийскому Боспору [40], покинув Мисию, которая принадлежит ромеям [41] и издавна считается частью Македонии [42]. Ибо говорят, что мисяне, отселившись от северных котрагов [43], хазаров [44] и хунавов [45], покинули родные места и, бродя по Европе, захватили во времена правившего тогда ромеями Константина, называемого Погонатом (668-685гг., Константин IV Погонат)[46], эту [область] и поселились в ней; по имени своего родоначальника [47] Булгара страну стали именовать Булгарией [48]. .....
.....10. Сфендослав очень гордился своими победами над мисянами; он уже прочно овладел их страной [60] и весь проникся варварской наглостью и спесью. Объятых ужасом испуганных мисян он умерщвлял с врожденной жестокостью: говорят, что, с бою взяв Филиппополь [61], он со свойственной ему бесчеловечной свирепостью посадил на кол двадцать тысяч оставшихся в городе жителей [62] и тем самым смирил и [обуздал] всякое сопротивление и обеспечил покорность. Ромейским послам [Сфендослав] ответил надменно и дерзко: "Я уйду из этой богатой страны не раньше, чем получу большую денежную дань и выкуп за все захваченные мною в ходе войны города и за всех пленных. Если же ромеи не захотят заплатить то, что я требую, пусть тотчас же покинут Европу, на которую они не имеют права, и убираются в Азию[63], а иначе пусть и не надеются на заключение мира с тавроскифами".
Император Иоанн, получив такой ответ от скифа, снова отправил к нему послов, поручив им передать следующее: "Мы верим в то, что провидение управляет вселенной, и исповедуем все христианские законы; поэтому мы считаем, что не должны сами разрушать доставшийся нам от отцов неоскверненным и благодаря споспеществованию Бога неколебимый мир [64]. Вот почему мы настоятельно убеждаем и советуем вам, как друзьям, тотчас же, без промедления и отговорок, покинуть страну, которая вам отнюдь не принадлежит. Знайте, что если вы не последуете сему доброму совету, то не мы, а вы окажетесь нарушителями заключенного в давние времена мира. Пусть наш ответ не покажется вам дерзким; мы уповаем на бессмертного Бога-Христа: если вы сами не уйдете из страны, то мы изгоним вас из нее против вашей воли. Полагаю, что ты не забыл о поражении отца твоего Ингоря [65], который, презрев клятвенный договор [66] приплыл к столице нашей с огромным войском на 10 тысячах судов [67], а к Киммерийскому Боспору прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды [68]. Не упоминаю я уж о его [дальнейшей] жалкой судьбе, когда, отправившись в поход на германцев [69], он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое. Я думаю, что и ты не вернешься в свое отечество, если вынудишь ромейскую силу выступить против тебя, - ты найдешь погибель здесь со всем своим войском, и ни один факелоносец [70] не прибудет в Скифию, чтобы возвестить о постигшей вас страшной участи".

5. Теперь окажем, что нам известно о жизни Льва Диакона (Notitt. Mss. VIII. 257 С). Он родился в малой Азии, в местечке Калое (Le Quien Orient. Christ. I, 726, C.), близ источника реки Каистра (См. Л. Диак. Кн. I. 1.). Отец его был некто Василий, о состоянии коего ничего не известно. Проживши первые годы детства своего в доме родителей, он приехал в Константинополь учиться, где в 966 г. месяца Апреля, в день Вознесения Господня, был свидетелем народного возмущения, во время коего видел Императора Никифора, спокойно ехавшего по городу, и удивлялся его великодушию (См. Л. Диак. Кн. IV. 7). И так, положивши, что тогда ему было около шестнадцати лет, можно отнести время его рождения к 950 году. Но в 973 году он был уже в Азии, и вероятно в сие время видел тех чудных близнецов, о коих он упоминает в десятой книге (См. Кн. X. 3. стран. 102.). После того, призванный ко Двору в 981 г., он был во время войны с Болгарами при осаде города Триадитцы (Cedren. II. 695. С.), с Императором Василием в должности диакона (См. Кн. X, 8.). В каком он был звании после сего и где жил, совершенно не известно. История его восходит не далее 989 года, когда Вард Фока, восставший против Императора Василия, побежденный погиб.
6. Желая объяснить происшествия своего времени (959-975), он описал только три страшные и опасные войны, Критскую, Азиатскую и Российскую. — Всякий век имеет свои заблуждения: обряды веры, гражданские постановления, секты и расколы всегда имеют великую силу. Во время Льва Диакона красноречие состояло в пышном слоге, т. е. в надутых, неуместных пиитических метафорах. Посему он не мог совершенно избежать сего порока, особенно в водных речах, хотя он и превосходят своим слогом Феофилакта Симокатту или Никиту Хониата. Он избегает обыкновенных слов, как напр.: вместо брат (‘αδελφος) употребляет единокровный, единоутробный ('ομαιμων, συναιμος) и тому подобное. Сверх сего главный порок его есть тавтология (тождесловие): как бы желая, кажется, показать обильное свое знание языка, он весьма часто ставит рядом несколько слов, одно и тоже означающих, напр.: гордый, надменный, напыщенный, надутый и тому подобное можно встретить почти на каждой странице. Все Византийские писатели среднего века наполнены таким бесполезным синонимическим обилием. Сей суетный слог оставлен был уже во время Палеологов Дмитрием Кидонским, Хризолорою, Феодором Газою и Халкондилою: они первые отвергли рабское подражание древним. Прежние писатели подражали не плавности слога, не возвышенности мыслей древнего Автора, но только старались вставлять без разбору в свои сочинения слова его и выражения. Точно тоже делал и наш Лев Диакон, с тою разницею, что он почерпал из трех только источников, из перевода 70 толковников, из Гомера и Агафия Миринейского; а прочие выбирали из всех писателей. Он особенно, кажется, любил несносное велеречие последнего. Из Прокопия, писавшего кратким слогом он заимствовал, как видно, только некоторые его изречения, помещенные в речах и приступе его истории. Нигде не видно, чтобы он читал Фукидида, Полибия и Плутарха.

7. Теперь справедливость требует сказать что-нибудь в пользу Льва Диакона. Главное достоинство его состоит в том, что он, как очевидный свидетель описываемых происшествий, стоит наряду с Писателями, от коих все прочие Историки заимствовали свои повествования. Известно, что Скилитца выписывал из Льва Диакона, а из него Кедрин. Зонара, по-моему мнению, также пользовался Диаконовою историею (Ducang. ad Zonar. II. 107. B.), по коей Пагий исправил многие ошибки новейших в хронологии. Всякий согласится, что происшествия двора, случившиеся по смерти младшего Романа (См. Кн. II, 11), возмущения Льва Куропалата (См. Кн. IX, 3.), восточные войны (См. Кн. X, 1.) и особенно Святославову войну Цимисхия он описал хорошо, подробно и верно. Из свободного и беспристрастного описания нарушенной Никифором клятвы (См. Кв. III, 4) и убийцы его Цимисхия видно, что он любил истину и справедливость. Нельзя сравнивать Льва Диакона, писавшего историю в несчастное и мрачное время невежества, с древними Историками процветавшей Греции. Для него довольно и того, что он образом мыслей, слогом в ученостью своею изобразил свой век, как должно. По сему мы извиняем его суеверие к Астрологии и малое познание Географии и древней Истории, лишь бы только он хорошо объяснял происшествия своего времени.

ИСТОРИЯ ЛЬВА ДИАКОНА
От кончины Императора Константина до смерти Императора Иоанна Цимисхия [959-976]

КНИГА I

1. История всего полезнее и нужнее человеку в жизни. Представляя многие различные деяния, производимые течением времени, случаями и особенно волею людей Государственных, она советует людям одних избегать и отвращаться, другим подражать, чтобы, по незнанию, они не пренебрегли иногда своей пользы и сами не подверглись вреду или бедствию. И так уверенный, что она занимает место между полезными вещами жизни нашей, что все смертное, так сказать, оживляет и не дает сокрыться в бездне забвения, я решился, не оставить в неизвестности происшествий, исполненных ужаса и достойных удивления, чтоб они послужили примером потомству, если Провидению еще не угодно ныне поставить корабль сей жизни в Пристани смерти и изменить образ мира сего (Св. Павл. к Коринф. 1. 7. 13). В мое время случились чрезвычайные и удивительные происшествия; ужасные являлась на небе чудеса, невероятные были землетрясения и громы, сильные проливались с неба дожди, восставали брани, всюду по вселенной проходили полчища, города и целые народы переселялись, от чего многие думали тогда, что мир скоро получит изменение в что ожидаемое второе пришествие Спасителя и Бога [4] нашего приближается. Предпринимая подвиг, превышающий мои силы, желаю в полной мере соответствовать моему рвению, описать происшествия приличным образом, сообразно с их важностью. И так я напишу историю, сколько возможно, подробнее. Сочинитель оной я Лев, сын Василия, отечество мое есть Калоя, прекрасное местечко в Азии, близ холмов горы Тмола, около источника реки Каистра, который, протекая мимо Келвиана, прелестный представляет зрителям вид и наконец широким устьем своим впадает в залив славного и знаменитого Ефеса. Но, приступая к описанию событий, должно почитать важным делом, говорить истину, как более всего приличную Истории. Ученые говорят, что Риторике принадлежит сила красноречия, Пиитике вымысел; а Истории истина. Я не упомяну о происшествиях, бывших во время Императора Константина Багрянородного (Порфирогенета), сына Императора Леона (во время его рождения и смерти являлась, говорят, на небе комета, как некое предзнаменование): ибо многие уже довольно об оных писали. Я опишу здесь деяния после него случившиеся, которые или сам я видел (если зрение, как думает Геродот, вернее слуха), или узнал от очевидных свидетелей.

6. Но брат его Никифор Фока (сделав повторение, должно по порядку опять продолжать повествование), зимовавший у города Критян, обучавший войско военным действиям и строивший осадные орудия, в начале весны, вскоре после зимнего поворота, поставил войско в густую фалангу и, приказав трубить к сражению и бить в бубны, сделал приступ к городу. Но в то время, как он строил передние ряды и все полки расставлял в четвероугольник, одна бесчестная, соблазнительная, сладострастная, наглая и бесстыдная женщина, стоя на городской стене, производила некоторые колдовства и чародейства. Говорят, что Критяне любили чернокнижничество и ворожбу и разным преданы были суевериям, издревле занятым от Манихеев и Моамета. Сия наглая жена не только показывала свое бесстыдство и разврат в чародействе, но даже, без всякого стыда обнаживши тело, ругала и проклинала полководца. Тогда один меткий стрелок, натянув тетиву, пускает в нее стрелу и повергает с башни на землю. Таким образом сраженная [16] испустила дух свой и сею несчастною смертью получила достойное наказание за обиду. Вскоре началось сражение: Критяне несколько времени сопротивлялись, сражались со стен храбро и многих Римлян ранили.

4. Россы y Византийских писателей не имеют определенного названия: они называют их и Сарматами, и Скифами, и Тавроскифами (как нап. Л. Диак.) и Иперборейскими Скифами. См. Штритт. п. III. стр. 3. замеч. 2.

КНИГА V (966-669 г.)

1. Таким образом Император Никифор, прошел всю Сирию и приморские страны, преодолевши всех врагов и, как говорят, сделав добычею Мисян, разорил весьма многие города и, построив в три дня безопасное укрепление на самом выгодном месте пред великою Антиохиею, возвратился, как я выше сказал, в Византию. После сего он отправил к предводителю Карфагенян послов и вместе с ними послал ему в подарок меч беззаконного и нечестивого Моамеда, взятый в добычу из одной завоеванной Палестинской крепости и требовал возвратить к себе Патрикия Никиту, плененного во время поражения Римлян в Сицилии и к нему отосланного, как сказано было выше. Он грозил ему в письме, что, если не поспешит освободить его из уз неволи и прислать к нему, он должен ожидать непримиримой брани, от которой все его владение разорено будет Римскими полками.
Карфагенянин, устрашенный сим известием, как Скифским повелением, отослал в подарок Государю Никифору не только Патрикия Никиту с прочими пленниками, но и всех невольников Римских, плененных в разных местах и содержавшихся в заключении: ибо страх овладел им, как услышал о сухопутном и морском его войске. Все народы страшились, ужасались непобедимой и неприступной в сражениях силы Никифора, побеждавшего всех неприятелей, как бы по Божию мановению; все старались иметь его не врагом, но союзником и повелителем. Таким образом Патрикий Никита и прочие Римские пленники, освобожденные из уз неволи и заключения, возвратились в Византию. Государь веселился, торжествовал сей день и, за освобождение граждан, совершал, как должно, благодарственные Богу моления.
Во время сих деяний Государя в Сирии и Византии, посланный по царской его воле к Тавроскифам Патрикий Калокир, [48] пришедши в Скифию, понравился начальнику Тавров, подкупил его дарами, очаровал лестными словами (весь Скифский народ чрезвычайно корыстолюбив, жаден к подаркам и даже любит самые обещания) и убедил идти против Мисян с великою ратью с тем условием, чтобы он, покоривши их, удержал их страну в собственной власти, а ему содействовал в завоевании Римского Государства и получении престола. Он обещал ему за это доставить великие, бесчисленные сокровища из казны Государственной.

2. Святослав (Сфендосолав — так назывался начальник Тавров), услышав сии слова, не мог удержать душевного стремления: восхищенный надеждою получить богатство, мечтая о завоевании Мисийской страны и, как человек пылкий, отважный, сильный и деятельный, возбудил все юношество Тавров к сему походу. И так, собрав ополчение, состоящее из шестидесяти тысяч храбрых воинов, кроме обозных отрядов, отправился против Мисян с Патрикием Калокиром, которого, по дружеской с собою связи, полюбил, как родного брата. Мисяне, услышав, что он проходит уже мимо Истра и готовится сделать высадку на берег, выступили против него с тридцатью тысячами войска. Тавры, быстро сошли с судов, простерли пред собою щиты, извлекли мечи и начали поражать их без всякой пощады. Они не выдержали первого сего нападения, обратились в бегство и к стыду своему заперлись в Дористоле (укрепленный город Мисян). Тогда, говорят, предводитель их Петр (хамские ромейские обозначения!!! - Пётр I, знаменитый болгарский царь, 927-969, принявший христианство от Византии и крестивший Болгарию), человек благочестивый и почтенный, тронутый сим нечаянным бегством, получил параличный удар и вскоре переселился из сей жизни. Так происходило в Мисии. Император Никифор, как человек всегда заботливый, неусыпный и никаким удовольствиям совершенно не предающийся, (никто не мог об нем сказать, что видел его на пиру, когда-нибудь, даже в молодости), узнав о победах Тавров, занялся разными в одно время делами: снаряжал пехотное войско, вооружал сотни, ставил в строй фалангу конную, одевал всадников в железные латы, строил метательные орудия и поставлял оные на городских стенах. Сверх сего, он прикрепил к башне, называемой обыкновенно Сотенною (Κεντηναριος), тяжелую железную цепь и по большим столбам протянул чрез Боспор к башне Галатской крепости, находящейся на противоположном берегу. Он, как муж деятельный и более всех известных нам людей глубокомысленный, вредным для себя почитал, предпринимать войну вдруг против двух народов. И так за нужное почел один из них склонить на свою сторону: таким образом, казалось ему, весьма легко будет одержать верх над другим и покорить его в короткое время.

3. После сего, не надеясь примириться с Таврами (ибо он уверен был, что Патрикий Калокир, совратившийся с прямого пути, свергнувший с себя иго власти и находящийся в великой силе у Святослава, не захочет уже покориться его воле), он решился лучше отправить посольство к единоверным Мисянам. И так послал к ним Патрикия Никифора Еротика (‘Ερωτικος) и Филофея Настоятеля (Προεδρον) Евхаитян, чрез коих напоминал им о единоверстве (они признают Христианские догматы без всякого противоречия) и просил у них дев из царского рода для соединения их браком с сыновьями Императора Романа, чтобы сим родством утвердить взаимную связь и дружество между Римлянами и Мисянами. Они приняли послов с радостью, посадили дев царской крови в колесницу (женщины обыкновенно ездят у них в колесницах) и отправили к Императору, прося защитить их, отвратить висящую над их главами секиру Тавров и сделать ее не действительною. Если бы он помог им, то без сомнения одержал бы победу над Скифами, как и над всеми народами, против коих посылал Римское [50] войско. Но счастие человеческое часто зависит от одной минуты, не редко висит, так сказать, на тонкой нити и обыкновенно уклоняется в противную сторону. Справедливо некоторые думают, что гнев Божий и зависть человеческая противятся сильным и знаменитым мужам, колеблет их, низлагает и в ничто обращает. То же самое сбылось и с Никифором, хотя все дела текли до его желанию, чего ни с одним из его предшественников не случалось. Провидение Всевышнего обращает счастие людей в противную сторону, я думаю, для того, чтобы они чувствовали свою смертность и выше меры не гордились. Уже некоторые, восшедшие на степень блаженства и достигшие славы воинскими подвигами, не страшились даже называть себя Богами и тем оскорблять Провидение. Примером сему служат сыны Алоевы, От и Ефиальт, хотевшие, как говорят, взойти на небеса, Навуходоносор Вавилонский, воздвигший себе истукан и Александр, сын Филиппа, желавший именоваться сыном Аммона. И так дела человеческие непостоянны и переменчивы, что испытали тогда и Римляне: они скоро потеряли своего Правителя, какого прежде никогда не имели. Если бы счастие их не оставило, то во время жизни его, они без сомнения положили 6ы пределы своего владычества на востоке в Индии, а на западе на самом краю вселенной. — Теперь должно опять начать повествование с того места, от коего мы отступили.

4. Таким образом Мисяне с воздетыми руками умоляли Императора защитить их. Но, во время приготовления к походу, получается известие о взятии Антиохии по его повелению, данному воинам, оставленным для ее покорения. Когда ежедневными набегами она доведена была до крайности и совершенного недостатка в необходимых припасах, тогда, говорят, Стратопедарх (начальник стана) Патрикий Петр, скопец, муж деятельный и храбрый, пришел туда с своими войскам из Сирии и Таксиарха Михаила Вурца послал для обозрения города. Подошедши к нему с отборными воинами, он осмотрели всю ограду и, возвратившись в стан, сделал лестницы, соразмерные высоте ее башен; положил оные на вьюков и, среди ночи, с легионом храбрейших ратников опять приближился, осторожно приставил оные и, взобравшись по ним на стену, перерезал спавших глубоким сном Агарянских стражей. Овладев таким образом стеною; Римляне сошли с башен и со всех сторон начали жечь город. Антиохийцы, пораженные неожиданным бедствием, пришли в ужасное отчаяние и не знали, что делать. Лить только они хотели защищаться и храбро противиться, как начальник стана Петр упредил их намерение: он вступил со всем войском в ворота, отворенные бывшими в городе Римлянами. Они не смели даже и смотреть на великое воинство и, бросив оружие, просили пощады. Петр взял пленных в неволю, потушил пожар, отобрал лучшую часть корыстей, укрепил разрушенные места ограды и совершенно овладел всем городом.