5. Таким образом великая и славная Антиохия была взята и опустошена Римлянами. Император, услышав о ее пленении, обрадовался и совершил благодарственное Богу молебствие. — Говорят, что в бывший тогда праздник (Св. Архистратига Михаила и прочих) бесплотных сил один пустынный монах отдал ему письмо и немедленно удалился. Он развернул его и прочитал; содержание было следующее: «Государь! Провидение открыло мне, ничтожному червю, что ты, по прошествии Сентября, в третий месяц преселишся из сей жизни». Долго он искал сего монаха, но нигде не нашел. С того времени он провождал жизнь свою в горести и смирении: никогда не хотел покоиться на ложе, но обыкновенно почивал на полу на барсовой коже и красном войлоке, одеваясь сверху мантиею монаха Михаила Малеина своего дяди. Он спал таким образом до одного Господского праздника, в который намерен [52] был причастится Святых Христовых таин. Тогда же на днях скончался и Кесарь Вард, родитель его, живший более девяноста лет, состарившийся в службе военной и одержавший многие победы в воинских своих подвигах. Государь со слезами провожал его тело от дворца до самого дому, стоящего в южной части города на покатой дороге, ведущей к морю, где находится Софийская пристань и там положил оное во гробе. Спустя несколько дней, когда горесть его о смерти родителя уменьшилась, Государыня Феофана, избрав удобный случай, приходит к нему одна и убедительными словами неотступно просит его об Иоанне Цимисхие, представляя справедливую свою побудительную к тому причину: «Государь! сказала она, почему ты, располагающий все с великою точностью и, так сказать, по мере и весу, служащий правилом и лучшим образцом смирения, оставляешь без внимания великодушного и храброго мужа, славного военными подвигами, непобедимого, составляющего звено знаменитого рода и притом двоюродного брата своего, почему, говорю, оставляешь его, провождать жизнь недеятельную, беспечную и, в цвете лет своих, валяться в тине удовольствий? И так, повели ему переехать к нам из места своего пребывания и сочетаться с дочерью благородного какого-нибудь гражданина: ибо неумолимая, разрушающая наши члены, смерть уже подкосила первую супругу его, соединенную с ним законным браком. Умилостивись, Государь, и поверь, что я говорю тебе правду. Да не будет посмешищем наглых людей человек, происшедший от твоего рода и всеми уважаемый за военные подвиги”.

6. Сими словами, она очаровала Императора (чрезвычайно плененный ее красотою, он имел к ней чрезмерную благосклонность) и убедила немедленно призвать Иоанна в Византию. Приехав в столицу, он явился Государю и, получив повеление, не ходить каждый день царские чертоги, поспешно удалился в свой дом. Впрочем, [53] и после того он всегда ходил во дворец. Как человек пылкий, неустрашимый и отважный в необыкновенных предприятиях, он нашел средство, приходить чрез тайные входы к Государыне и вступать с нею в разговоры о низвержении Никифора с престола. Он присылал к ней в разное время сильных и храбрых воинов, коих она принимала и содержала в одной темной комнате. Когда злодейская их крамола, носившая, так сказать, в утробе своей бедствие и ужасное злодеяние, готовилась уже произвести на свет беззаконное свое исчадие, тогда заговорщики опять сошлись по обыкновению вместе и положили лишить Никифора власти. После сего Иоанн, пришедши домой, призвал к себе Михаила Вурца и Льва Педиасима и в запертой комнате рассуждал с ними о его убиении. Тогда был десятый день Декабря. Говорят, что повечеру, во время песнопения, один клирик подал Императору записку, в коей написано было: „Государь! да будет тебе известно, что в сию ночь ужасная смерть тебе готовится. Это истина: прикажи осмотреть женские чертоги (γυναικωνιτις); там найдут вооруженных людей, готовых убить тебя». Прочитав сию записку, он приказал Постельничему Михаилу сделать надлежащий осмотр для отыскания сих воинов; но от страха ли к Государыне, или от медленности своей, или от некоего помешательства в уме, он оставил без всякого обыска ту комнату, в которой скрывался отряд. Как скоро ночь наступила, то Государыня по обыкновению, пришла к Императору и начала говорить о знаменитых невестах, недавно прибывших из Мисии: «Я пойду теперь, сказала она, угощать их; потом возвращусь к тебе. Пусть спальня будет отворена; не запирай ее теперь; пришедши, я сама запру”. Сказавши, она вышла. Государь целую смену ночной стражи воссылал к Богу моления и размышлял о Священном Писании. Когда уже сон начал его склонять, тогда пред Святыми иконами, Богочеловеческого лика Христова, Богоматери и Св. Предтечи и Провозвестника он успокоился на полу на барсовой коже и красном войлоке.

7. Сокрытые Государынею служители вышли из темной комнаты и на дворцовой кровле ожидали Иоаннова прибытия. Часы показывали уже пятый час ночи, резкий северный ветер волновал пространство воздуха и шел большой снег, как Иоанн со всеми соумышленниками плыл на малой ладье близь берега; он пристал к тому месту, где каменный лев схватывает вола (сие место обыкновенно называют Вуколеоном). Тогда он свистом дал знать о себе стоящим на дворцовой кровле служителям: ибо такое было сделано с ними условие. Спустив с кровли на веревках короб, они перетаскали к себе сперва всех по одному соумышленников, а наконец и самого Иоанна. И так, будучи вне великой опасности от людей, они ворвались в царскую спальню с обнаженными мечами, подбежали к ложу и, не нашед на нем никакого спящего человека, оцепенели от ужаса и в отчаянии хотели бросаться в море. Но один дерзкий человек из женской половины (γυναικωνιτις) повел их и показал почивающего Государя; они тотчас обступили его кругом и начали попирать ногами. Как скоро он проснулся, приподнялся и оперся головою на руку, то Леон Валант сильно поразил его мечом. Чувствуя чрезвычайную боль от раны (меч попал в самую бровь, пробил кость, но не коснулся мозгу), плавая весь в крови, он воскликнул громким голосом: Спаси, Богородица! Иоанн сел на царское ложе и приказал притащить его к себе. Тогда привлеченного к нему и на полу распростертого (ибо он не мог привстать на колена, потеряв геройскую свою силу от удара меча) начал грозно спрашивать: „Скажи мне, безумный и жестокий тиран, не чрез меня ли ты восшел на Римский престол и получил верховную власть? Как осмелился ты, увлеченный завистью и безумием, [55] забыть благодеяние и лишить меня, своего благодетеля, начальства над войсками и выслать в деревню, жить в бездействии с поселянами, меня, человека знатного, храброго более тебя самого и страшного для войск неприятельских, как подлого какого-нибудь преступника? Никто теперь не освободит тебя из рук моих. Говори, ежели можешь что сказать, в свое оправдание».

8. Государь, едва дышащий, не имея никакого защитника, призывал к себе на помощь Богородицу. Иоанн, схватив его за браду, без всякого милосердия исторгал из нее волосы; а прочие соумышленники с такою жестокостью и бесчеловечием били его по ланитам рукоятями мечей своих, что выпадали у него зубы из челюсти. Пресыщенный его мучениями, он ударил его ногою в грудь и, извлекши меч, разрубил ему голову и прочим приказал поражать несчастного. Они терзали его без пощады; некто ударил его в спину акуфием и насквозь пронзил до самой груди. — Сие железное длинное оружие совершенно почти подобно цаплиному носу; отличается от него только тем, что оно имеет некоторую кривизну и тонкое на конце острие, а цапле природа даровала нос прямой. — Таким образом, живши всего 57 лет и царствовавши только шесть лет и четыре месяца, Император Никифор кончил свою жизнь, человек, без сомнения, превосходный пред всеми людьми того времени своим мужеством и телесною силою, деятельный и опытный в подвигах воинских 2, способный ко всяким трудам, не склонный к телесным удовольствиям, великодушный и благородный в делах гражданских, справедливый в судебных, непоколебимый в издании законов, никем из занимавшихся сими делами не превосходимый, неутомимый в молитвах и всенощных бдениях, сохранявший твердость духа в священных песнопениях и к суетности совершенно не способный. Но народ поставлял ему в порок его желание, чтобы все непременно соблюдали [56] добродетель и не нарушали совершенной справедливости; ибо от сего он был неумолим в наказании, непреклонен и жесток к преступникам и ненавистен людям, желающим вести жизнь беспечную. Я уверен, что Римское государство достигло бы величайшей славы, какой никогда не имело, если бы, при успехах сего мужа, непостоянная судьба не восстала на него и так скоро не погубила. Провидение, ненавидящее грубый и высокомерный дух людей, останавливает их, уничижает и в ничто обращает, направляя непостижимыми судьбами ладью жизни к собственной их пользе.

КНИГА VI (История Льва Диакона)
Год 969-й.
1. Таким образом, по убиении Никифора, Иоанн Цимисхий препоясуется браздами правления. Во время четвертой уже смены ночной стражи, в субботу, на рассвете, одиннадцатого дня Декабря, тринадцатого Индикта, 6478 года, отряд отборных воинов ходил по улицам города, провозглашая его с сынами царствовавшего Романа Римским Самодержцем; в некотором от него расстоянии следовал Василий, незаконный сын Романа, от одной Скифянки, украшенный достоинством Председателя (Προεδρος). Никифор первый из Государей утвердил сие звание, в награду сего мужа деятельного, остроумного и способного приноравливаться к обстоятельствам, хотя он был и скопец. Будучи ревностным соумышленником и другом Иоанна, он сперва нарочно сказывался больным, а после заболел в самом деле и слег в постелю. Узнавши ночью о убиении Никифора, он пошел с толпою храбрых юношей вслед за вышеупомянутым отрядом и провозглашал Иоанна Самодержавным Государем Римлян. После сего пришел во дворец и, получив от него [58] достоинство Постельничего, занимался вместе с ним государственными делами. Рассуждая о принятии разных мер для своей пользы, они положили разослать по всему городу указы: «чтоб никто не дерзал делать возмущения и производить грабительства; в противном случае, преступник подвергается опасности лишиться головы». Сие повеление устрашило Византийцев — и никто уже не смел против указа предпринимать мятежного намерения. Во время таких перемен бездельники и бедные люди всегда обращаются на расхищение имений, на разорение домов и иногда на убиение своих сограждан, что случилось, при провозглашении Никифора Римским Императором. И так повеление Иоанна предупредило безумное стремление подлой и презренной черни.

2. В сие время надлежало бы Льву Куропалату, услышавшему еще ночью на постели о убиении родного брата своего, рассыпать по дороге свои сокровища, чтобы тем возбудить граждан к мести против тиранов (если бы он о сем вздумал, то, может быть, без всякого кровопролития, лишил бы Иоанна верховной власти: ибо все важные государственные чиновники получили места от Никифора; а великое Византийское войско к нему было привержено. Все к нему присоединились бы, если б он решился начать возмущение); но, по причине душевной горести от сего бедствия, ему и на ум сие не приходило. Оставя все на произвол судьбы, он поспешно удалился в славный храм премудрости Божией. Прежде нежели солнце рассыпало лучи свои по земле, Иоанн возводит своих любимцев на высшие степени достоинства; выбирает из них Претора, Друнгария флота и начальника ночной стражи, называемого Никтепархом; а друзей Никифора всех сменяет, высылает из столицы вместе с его родственниками и приказывает жить в своих поместьях. Родного брата его Льва Куропалата с сыном Патрикием Никифором отправляет в город, [59] находящийся на острове Лесбосе, давши им верное слово в безопасности жизни. Всех областных Наместников сменяет и поставляет своих. В то же время и Варда, сына Куропалатова, бывшего в числе Патрикиев, имевшего достоинство Вождя (Δουξ) и жившего тогда на пределах Халдеи, лишил начальства и сослал в Амазию. Утвердив таким образом свое спокойствие, очистив город от всех опасных людей, он жил в своих чертогах без всякого страха. Сорок пятой год ему был от роду, как он вступил на престол.