В РИ, так же преследовалось чтение газет на руськой мове, вернее их печатание и распростронение, вспоминаем
Волуевский Циркуляр и Эмский указ... За русинство, украинцев расстреливали и ссылали на поселения, но народ,
доказал свое право на индивидуальность, несмотря на многочисленные притеснения и длительное прибывание под
гнетом иностранцев.

Городецкiй уЪздъ.

Городокъ. Корреспондентъ „Утра Pocciи\" Мих. Ратовъ передаетъ разсказъ одного крестьянина изъ Городка про ужасы, какiе творили австрiйскiя власти при приближенiи русскихъ:

„Вотъ видите, на этихъ деревьяхъ передъ окнами висЪли заподозрЪнные въ „руссофильствЪ\". такъ прямо на деревьяхъ вЪшали. Сутки повисятъ, снимутъ — и другихъ на нихъ же вЪшаютъ. Много ужасовъ набрались. ЗдЪсь вотъ обломанная вЪтка. ПовЪсили одного, обломилась, подтянули его повыше. А тутъ за угломъ учителя разстрЪляли. Поставили къ стЪнЪ, а напротивъ 5 солдать съ ружьями. Дважды дали залпъ, хоть онъ и упалъ, — хотите посмотрЪть?\"

Пошли. На cтЪнЪ выбито нЪсколько дыръ отъ ружейныхъ пуль.

И трудно себЪ представить, что на этомъ самомъ мЪстЪ, гдЪ мы стоимъ, разыгралась такая ужасная трагедiя. ЗдЪсь, на этомъ мЪcтЪ, со связанными назадъ руками, подкошенный пулями, свалился несчастный — по доносу шпiона.

А шпiоновъ развели австрiйскiя власти маccy. На заборахъ, стЪнахъ — всюду висЪли объявленiя съ расценками: за учителя — столько-то, за священника — столько-то, за крестьянина цЪна ниже и т.д.

И достаточно было одного голословнаго доноса, чтобы несчастнаго схватили и бросили въ тюрьму либо предали казни.

Много страшныхъ вещей разсказалъ нашъ хозяинъ...

Расправа.

(Сообщ. И.Н. Boвкa).

ПocлЪ сраженiя у Краснаго австрiйцы отступили за Львовъ на линiю Городокъ-Яворовъ. Я стоялъ со взводомъ въ де ревнЪ Подавиче, вблизи Городка. Два дня уже продолжался бой и положенiе австрiйцевъ становилось все бoлЪe критическимъ. На третiй день, когда мы, пользуясь временнымъ затишьемъ, отдыхали, привели къ намъ нЪсколькихъ плЪнныхъ русскихъ солдатъ, а вмЪстЪ съ ними 60 мЪстныхъ крестьянъ и около 80 женщинъ и дЪтей. Крестьяне оказaлись жителями селъ Цунева, Оттенгаузена и Подзамча.

МнЪ приказали конвоировать узниковъ. По дорогЪ я узналъ оть солдатъ-мадьяръ, что арестованные ими крестьяне „руссофилы\"...

МнЪ сдЪлалось страшно, хотя я и не зналъ, какая судьба ожидаетъ моихъ единомышленниковъ. По дорогЪ подошелъ къ одному крестьянину, сЪдоглавому старику съ окровавленнымъ отъ побоевъ лицомъ, какой-то еврей и со всего размаха ударилъ его въ лицо. Съ негодованiемъ я заступился за беззащитнаго крестьянина и оттолкнулъ еврея. Въ этомъ моемъ поступкЪ мнЪ пришлось впослЪдствiи оправдываться передъ моимъ начальствомъ.

Наконецъ, мы пришли на мЪсто, которое я буду помнить до конца моей жизни. Чистое поле, на которомъ вокругъ одинокаго дерева толпились солдаты. Тутъ-же стояла группа офицеровъ. НасмЪшки и крики, въ родЪ „русскiя собаки, измЪнники\", посыпались по адресу ожидавшихъ своей участи крестьянъ.

Видъ сЪдыхъ стариковъ, женщинъ съ грудными дЪтьми на рукахъ и плачущихъ отъ страха, голода и устали дЪтей, цеплявшихся за одежду своихъ матерей, производилъ такое удручающее впечатлЪнiе, что даже у одного изъ офицеровъ-нЪмцевъ показались на глазахъ слезы. Стоявшiй рядомъ лейтенантъ, замЪтивъ слезы у товарища, спросилъ: ,,Что съ тобой?\" Тотъ отвЪтилъ: „Ты думаешъ, что эти люди виновны въ чемъ нибудь? Я увЪренъ, что нЪтъ\". Тогда лейтенантъ безъ малЪйшей запинки сказалъ: ,,ВЪдь-же это руссофилы, а ихъ cлЪдовало еще до войны всЪхъ перевЪшать\".

Одинъ изъ несчастныхъ, парень лЪтъ 18-ти, пробовалъ было бежать. Въ догонку послали ему пулю. Но его можно считать счастяливымъ, потому, что остальныхъ ожидало еще худшее.

Мужчинъ отдЪлили отъ женщинъ и дЪтей и выстроили въ рядъ вблизи дерева. Женщинъ-же и дЪтей поставили въ сторонЪ подъ карауломъ. Я ожидалъ, что ихъ будутъ судить.

Но... нЪсколько минутъ томительнаго ожиданiя — и началась казнь... Солдатъ-румынъ подводилъ одного крестьянина за другимъ къ дереву, а второй солдатъ-мадьяръ, добровольный палачъ, вЪшалъ. Съ жертвами обращались самымъ нечеловЪческимъ образомъ. Закладывая петлю, палачъ билъ ихъ въ подбородокъ и въ лицо. До сихъ поръ я не въ состоянiи говорить объ этой казни безъ содроганiя. Достаточно будетъ сказать, что всЪхъ вЪшахи одной и той же петлей. По истеченiи пяти минуть повЪшеннаго снимали и туть-же, по приказанiю присутствовавшаго врача, прикалывали штыкомъ.

Женщинъ и дЪтей австрiйцы заставили быть свидЪтелями страшной смерти.

Крестьяне умирали спокойно. Трупы повЪшенныхъ сложили въ общую могилу и сравняли съ землей, чтобы отъ нея и слЪда не осталось.

ПослЪ разсказаннаго событiя меня отправили съ частью на Beнгpiю, гдЪ пришлось видЪть подобныя же картины на Угорской Руси. Напр. въ селЪ ВеречкЪ, Берегскаго комитата, арестовано по доносу мЪстнaгo еврея 73 крестъянъ, а расправа была обычная — петля...