Критика от kiselev книги Ивана Ильина «О сопротивлению злу силою». Сжатая версия. Главы 4−7.
Более полная версия: Глава 4. Глава 5. Глава 6. Глава 7.
В четвертой главе Ильин пишет «…целесообразно сохранить термин „насилия“ для обозначения всех случаев предосудительного заставления, исходящего из злой души или направляющего на зло, — и установить другие термины для обозначения непредосудительного заставления, исходящего от доброжелательной души или понуждающего ко благу». Из написанного здесь автором следует, что он соглашается с Толстым о недопустимости борьбы со злом насилием, но предлагает свое понимание этого термина.
Вообще, насилие — это преднамеренное применение физической силы или власти, результатом которого является различного рода ущерб.
К непредосудительному насилию логично отнести то, которое не противоречит общепризнанным моральным нормам. Под ним обычно понимают, предпринимаемые в рамках закона, силовые действия государства. Ильин же считает допустимым применение силы в борьбе со злом, результатом которого является различного рода ущерб, если оно исходит от «доброжелательной души».
Предлагаемая Ильиным оценка «непредосудительности заставления» через оценку «доброжелательности души» просто невозможна. Не существует никаких приборов, которые могли бы просканировать человеческую душу и определить уровень ее «доброжелательности». О доброжелательности души человека судят оценивая его действия. Если «заставление» оценивается как нацеленное на добро, то душа человека его осуществляющего оценивается как доброжелательная. Если «заставление» оценивается окружающими как зло, то душа человека его осуществляющего оценивается как злая. То есть, по поступкам оценивается доброжелательность души, а не наоборот. Конечно, и такая оценка весьма приблизительна. Но никаких более информативных индикаторов для «заглядывания» в душу человека просто нет. Что-то можно определить по словам и мимике, но они считаются куда менее надежными показателями, чем поступки. Жесты и выражение лица лишь косвенно могут что-то говорить о содержании души. Слова используются как основной способ передачи информации, в том числе о моральных ценностях. Но какие слова и каким образом «легли» в душу конкретного человека действительно понять можно лишь по его поступкам.
Слова используются в процессе образования и воспитания, для разъяснение что такое хорошо и что такое плохо. Обычно хорошо воспитанные дети выходят из семей, где их не бьют, а все объясняют. Из семей, где детям особо ничего не объясняют, а лишь психически и физически «понуждают», выходят по большей части уголовники и злодеи.
Процесс духовного роста человечества происходит исключительно благодаря способности передавать потомкам абстрактные знания, что и отличает людей от остальных зверей. Это знания о прошлом опыте — что следует делать, а что нет. Научные знания позволяют новым поколениям ученых не повторять ранее проведенные эксперименты, а на их базе проводить новые и развивать науку далее. Тоже и в общественном развитии. Знания о потрясениях, пережитых прошлыми поколениями, используются в борьбе с вредными общественными тенденциями, а удачный прошлый опыт используется для дальнейшего совершенствования общественного устройства. Веками люди накапливали знания о том, какие законы эффективны, а какие нет. Какие способствуют развитию, а какие могут угробить принявшее их государство. Уже существовавшее во время Ильина право, в том числе уголовное, строилось на запасах знаний, в том числе накопленного опыта применения воли в различных ситуациях.
Подход Ильина, изложенный ранее— заставлять нужно тех, у кого зло в душе, а не тех, кто творит дела, оцениваемые окружающими как злодеяния. В шестой главе он фактически сам показывает несостоятельность своего похода. Он пишет, что существуют «специфически-дурные способы физического воздействия», такие как лишение пищи, сна, обязательные непосильные работы, физическая пытка, которые таки являются проявлениями зла. Но ведь это внешние действия, по которым, согласно написанному Ильиным ранее, мы ничего не можем сказать о том, что происходит в душах осуществляющих их людей.
На поверку, когда дело доходит до практического использования его теории, Ильин по сути соглашается с общепризнанным подходом. Разница лишь в терминологии. То, что считается предосудительным насилием, то есть злом, Ильин называет «специфически-дурным способам физического воздействия». Но и то, и то — действия людей, а не какие-то процессы в их душах.
По сути разоблачив свой прежний подход, Ильин предлагает новый — судить о «нравственной ценности внешнего физического заставления» не по действиям правонарушителя, а по «состоянию души и духа физически воздействующего человека». То есть применение «заставления» должно зависеть не столько от поступков заставляемого и даже не от состояния его души, а лишь от состояния души заставляющего. Чего захотела душа заставляющего, исходя из собственных нравственных критериев, то и нравственно оправдано, то и следует делать.
Но в седьмой главе Ильин снова соглашается с Толстым и выступает против злобного насилия: «совершая его, человек всегда неправ». Если кто-то говорит своей жертве: «ты средство для моего интереса и моей похоти», «ты не автономный дух, а подчиненная мне одушевленная вещь», «ты во власти моего произвола», то это — насильник.
Там же автор пишет о том, что «духовно-здоровые люди» должны понуждать и пресекать «злых людей». Но как определить кто из людей «духовно здоров»?
Если какой-то человек или группа лиц одержима какой-то целью и не внемлет никаким голосам, если вся их сила в хитрости и расчетливо извивающейся интриге, то это «духовно-здоровые» или «злобно-буйствующие»? Цель, которой они одержимы — это борьба со злом или это злодеи вознамерились уничтожить «духовно-здоровых»? Как понять: хитрят и интригуют «злобно-буйствующие» или к хитростям и интригам «приходится» прибегать «духовно-здоровым»?
Очевидно, если хитрят и интригуют все, то понять со стороны кто есть кто невозможно. Каждый сам определяет кто он есть. Кто же сам отнесет себя к «злобно-буйствующим»? Да никто. Сплошь все «избранные богом воины света», а противостоящие им — «исчадия ада».
То, что Ильин называет «здоровым и верным порывом духа» при внимательном рассмотрении может оказаться не чем иным как «разнузданием зверя», тем самым злобным насилием, которое он сам же осуждает. Именно с этим «разнузданием» и борется человечество не одно столетие, в том числе используя религию. Эта борьба была достаточно успешной. Настолько, что уже во времена Ильина многим людям было сложно «разнуздать зверя» внутри себя. Ильин же называет эту сложность разнуздания «каким-то сковывающий психозом». На самом же деле это не «психоз», а принятие правил ограничения своих животных порывов, которое у части людей закрепилось уже на подсознательном уровне, благодаря чему и стало возможно построение современной развитой цивилизации.
17:31 06.01.2024
Критика от kiselev книги Ивана Ильина «О сопротивлению злу силою». Сжатая версия. Главы 8−10.
Более полная версия: Глава 8. Глава 9. Глава 10.
В восьмой главе Ильин выдвигает условия, при которых сопротивление злу силой допустимо. По мнению автора, «пресекающий» должен воспринять зло, но не приять зла. А как он поймет, что дело обстоит именно так? Ведь зло коварно и лживо. Захватив чью-то душу, оно прикидывается добром и конечно врет хозяину души, что тот зла не приял. Злые люди не считают себя злыми. Злодеяния, которые они совершают, они считают справедливыми и правильными. Например, большевики, которых Ильин считал чистым злом, сами считали себя чуть ли не ангелами, пришедшими установить справедливость на всей земле.
Во второй главе предложение «предаться злу, чтобы изжить его и обновиться им» Ильин называет «прикровенным голосом самого зла», а в восьмой главе сам предлагает воспринять зло для его познания.
Еще одно условие - наличность подлинной любви к добру в вопрошающей и решающей душе. Из дальнейших разъяснений выясняется, что, по Ильину, подлинная любовь к добру - это ненависть к явлениям и поступкам людей, воспринимаемым как зло. Причем такая ненависть, которая душит человека и гасит свет в его очах. Такое мог написать истинный христианин? Ведь суть учения Христа в любви ко всем. В том числе к своим врагам.
Все ильинские условия зависят лишь от восприятия, желания и воли «пресекающего». Как он «видит», так и есть. Это есть не что иное как обоснование человеческого произвола. Решил человек, что «видит подлинное злодейство» и что он «подлинно связан любовью и волей с началом божественного добра», значит может творить то, что сочтет нужным.
В начале девятой главы Ильин пишет о «философствующем и учительствующем писателе». О том, что «его порицание может быть основано на чисто личных отвращениях и пристрастиях или на панических уклонениях бессознательного (фобиях); его «убеждение» может быть продуктом отвлеченной выдумки, склонности к парадоксу, к умственной аффектации». Думаю, что эти слова можно вполне отнести к самому Ильину. Мне он представляется интеллектуалом, живущем в своем мире. Мире оторванном от реальности, общепризнанные понятия в котором перетолковываются в нужном Ильину ключе.
Ильин оценивает учение Толстого как мораль. Мораль, основанную на «любви», «совести» и «разуме». Здесь Ильин конечно прав. Действительно, Толстой отделяет «а» от «не а», объясняя что такое «хорошо» и что такое «плохо» с его точки зрения. Всякое «хорошо» одобряется, а всякое «плохо» осуждается. Конечно это отличается от подхода Ильина, по которому зло не всегда зло, добро не всегда добро, а любовь — это ненависть.
Мораль — это принятые в обществе представления о хорошем и плохом, правильном и неправильном, добре и зле, а также совокупность норм поведения, вытекающих из этих представлений. Мораль у разных народов или групп людей может отличаться. Мораль Толстого тоже далеко не истина в последней инстанции.
Но Ильин выступает против не только толстовской морали, а морали вообще. Он осуждает человека, для которого «важнее и ценнее воздержаться самому от какого-нибудь дурного поступка, чем внести целую живительную струю в общественную-церковную, национальную или общественную жизнь». В довершение, Ильин упрекает Толстого в моральной верности, так как она мешает физическому сопротивлению злу.
На самом деле учение Толстого представляет одну крайность, а силовой ответ по любому поводу — другую крайность. Сила должна применяться, но лишь при определенных обстоятельствах. Желательно, чтобы эти обстоятельства были описаны в законах или хотя закреплены в каких-нибудь «правилах». Применение силы вне законов или правил с большой долей вероятности будет способствовать умножению зла. Ильин же выступает против каких либо ограничений на волю «пресекающего». Даже мораль последний должен отбросить как мешающую физическому сопротивлению злу.
Но только в случае если мораль для человека что-то значит, то он вмешается, чтобы предотвратить какой-нибудь «дурной поступок» просто потому, что это зло. Если у человека нет моральных принципов, то он будет пресекать только те «дурные поступки», которые противоречат его личным эгоистическим интересам, а также будет называть «дурными поступками» все, что, опять же, будет противоречить его интересам. По Ильину получается, что пресекать «дурные поступки» других нужно, а собственные «дурные поступки» не обязательно. Перефразируя известное выражение: «Себе — всё, другим — закон».
В начале десятой главы Ильин выступает против идеи «любви», выдвинутой Толстым. Он описывает эту любовь, как чувство, которое «дает душе величайшее удовлетворение, услаждая ее и насыщая ее этой сладостью». Ильину это не нравится, так как может приводить к гедонизму. Мысль странная, ибо обычно гедонисты никого не любят, никому не сострадают и, соответственно, никакая «сентиментальная любовь» не вызывает в их душе усладу и сладость. В основном они стремятся получить удовольствие от плотской любви и прочих плотских радостей.
«Сентиментальная любовь» совсем не чужда самому Ильину. Она вдохновляет его на великие дела. Но в десятой главе он почему-то называет ее «безвольной и пассивно-волевой». Более того, не только «сентиментальная любовь» не устраивает Ильина, но и мораль, ибо «последняя требует от человека сострадания, понуждает к нему, укоряет за его отсутствие», а это в свою очередь «сосредоточивает внимание человека на самом себе». То есть, по Ильину, сострадать другим людям не стоит. По Ильину следует переложить целевой центр своей жизни из себя в «любимый предмет», чтобы «творить его». Но если человек не испытывает сострадания, то, соответственно, его цель не в том чтобы оградить «любимый предмет» от страданий. Его цель, по Ильину, «творить» любимый предмет, то есть подчинить его своей воле.
Ильин признает, что описываемый «сентиментальный моралист» таки способен к самопожертвованию. Получается что последний не гедонист, ибо гедонизм и самопожертвование ради чего бы то ни было мало совместимы.
Имея вполне обоснованные претензии к отдельным постулатам учения Тостого, Ильин в десятой главе почему-то наезжает не столько на них, сколько на «сентиментальную любовь», мораль и праведность.
«Сентиментальная любовь», равно как мораль и праведность - это продукт культуры, продукт цивилизации. Это чувство, которое передается цивилизованными людьми из поколения в поколение. Многие исследователи утверждают, что туземцы никакой сентиментальностью не страдают. Их любовь куда проще. Та же вера в Бога вызывает в человеке восторженность, умиление, растроганность и сопереживание по поводу, не вызывающему сильной эмоциональной реакции у верующих в других богов, что и есть сентиментальность.
Конечно, сентиментальность, как и все в этом мире, хороша в меру. Конечно, людям стоит в меру сил и времени заботиться о делах внешних и общих, и конечно стоит думать о последствиях своей деятельности. При этом следует опираться на опыт цивилизации, а не выбрасывать наработанные веками нормы морали, как это рекомендовал своим «пресекающим» Ильин.
10:45 15.01.2024
Критика от kiselev книги Ивана Ильина «О сопротивлению злу силою». Сжатая версия. Главы 11−13.
Более полная версия: Глава 11. Глава 12. Глава 13.
В одиннадцатой главе Ильин пишет о научном и правовом нигилизме Толстого. При этом он использует определение «моралист», как будто других моралистов, кроме толстовских нет.
Моралист — это личность, рьяно исповедующая и пропагандирующая нормы морали, включающие как принципы поведения, так и отношение к определённым событиям. Толстого, конечно, можно назвать моралистом. Но и Ильин, написавший целую книжку про добро и зло, духовность и плерому любви, моралист тоже. И что, моралист Ильин был против государства и права?
Мораль, как система неких правил, присуща любому сообществу людей. Так как сообщества бывают разные, то и мораль бывает разной. Она может быть «высокой» и «низкой», «сентиментальной» и какой-то еще. Даже в преступном сообществе есть своя «мораль», именуемая «понятиями». В государстве на основе морали, которая этим государством признается общественно-полезной, создаются законы, то есть право. В дальнейшем мораль и право начинают влиять друг на друга.
Толстой выступал против права не потому, что был слишком моральным или слишком сентиментальным. Он выступал против любого насилия и, как следствие, против права, как системы правил по применению этого насилия. Ильин верно приводит формулировку подхода Толстого: «Сатану нельзя изгнать «сатаной», «неправду» нельзя очистить «неправдой», «зло» нельзя победить «злом», «грязь» нельзя смыть «грязью».
И Толстой, и Ильин, были не только моралистами, но и идеалистами. Для них обоих их духовные ценности важнее, чем мирские и плотские потребности. Можно ли назвать их взгляды «мироотвергающими»? Вполне.
Здесь нужно сказать, что идеи, и следовательно идеалисты, бывают разные. Многие идеи отвергают что-то в существующей действительности и предлагают что-то новое. И здесь важно, что именно отвергается и что предлагается. Априори утверждать, что «отвержение» некой действительности есть плохо, неправильно. Равно как неправильно утверждать, что «отвержение» существующей действительности — это, априори, хорошо. Человечество уже пережило не одну прогрессивную трансформацию, при которой казалось бы «незыблемые» устои уходили в небытие. Равно, как были идеи, которые отвергая старые устои и провозглашая новый порядок, приводили к трагическим последствиям. Классический пример идеи, приведшей к трагедии — фашизм.
Конечно, идеи проще оценивать по результатам. Оценка фашизма негативна, так как хорошо известны практические результаты его немецкой версии. Современные люди имеют возможность оценивать различные общественные идеи гораздо лучше своих предшественников, так как многие из этих идей уже воплощались в жизнь. Наши предки уже потратили время, свои силы и здоровье, а часто и жизни, на проверку последствий их реального применения.
Оценивать идеи, которые еще не получили практической реализации сложнее. И здесь первый критерий такой оценки — логическая непротиворечивость. С этим у Ильина в рассматриваемой книге беда.
В двенадцатой главе автор сообщает нам, что учение Толстого проповедует аскетизм. А ранее Ильин писал, что суть учения Толстого — «противодуховный гедонизм». Аскет, отвергающий в самом себе начало «плоти», занимающийся физическим трудом и забывший всякую распущенность — это гедонист?
По Ильину получается, что христианские монахи-отшельники — это «противодуховные» «сентиментальные гедонисты», так как были за буквальное исполнение заповедей Христа и не признавали государство с его законами.
Одиннадцатая глава оканчивается одой Ильина духовным ценностям. Именно ими, по Ильину, «определяется главное, реальное и священное в человеке», а не плотскими удовольствиями. В двенадцатой главе выясняется, что Толстой учит тому же, но это уже плохо.
В действительности, духовные ценности важны, так как духовность является основой морали. А мораль является основой права. В современном мире влияние религии ослабевает и задача формирования духовности ложится на систему воспитания и образования.
Ильин же в одиннадцатой главе предлагает ради духовности причинять людям страдания — «Путь вверх открывается человеку и дается ему, но дается только в страдании и только благодаря страданиям». В тринадцатой главе уже другое мнение — причинение страданий на душу не воздействует: «Физическое понуждение и пресечение имеет дело не с самим злом, а только с его внешним проявлением; оно не проникает в необходимую глубину ожесточенной души».
На самом деле, страдания на душу таки воздействуют. Равно как и пережитые радости. Все переживаемые человеком эмоции оседают в душе и корректируют доставшийся от рождения характер. Любой человек стремится уменьшить страдания. Если это не получается, если человек не видит ничего кроме страданий, то из него скорее получится забитое животное, а не духовно развитый человек. Церковь же призывает смиренно принимать страдания во имя Царства Божия. А оно, согласно канонов, есть Царство духа, света, истины, правды, мира, любви, свободы и благодати, а не страданий. То есть, страдания следует переносить на пути к миру, где их не будет. К этому собственно и призывал Толстой.
По сути учение Толстого исходит из известного изречения «На все воля божья». Именно в нем для неграмотных российских крестьян выражалась суть христианской веры. Ильин ставит под сомнение это выражение. Оказывается, не на все воля Божья.
Действительно, многое определяется волей человека, его действиями. А действия человека, как добрые так и злые, определяются мотивами. Эти мотивы — смесь сознательных и подсознательных желаний, а также врожденных инстинктов, которая формируется на основании жизненного опыта. Если эта смесь толкает человека на добрые дела, то можно говорить о добре в его душе. А если она толкает на злые дела, то можно сказать, что в душе засело зло. На мотивацию в душе можно воздействовать через убеждение и образование. Попытка физическим понуждением воздействовать на мотивы в душе может быть оправдана, если такое понуждение предпринимается согласно неких норм и правил, то есть может быть воспринято как справедливое. Так как увидеть напрямую процессы в душе нельзя, то нормы и правила могут быть привязаны только к действиям человека, к его поступкам. Таким образом, пресечение зла силою имеет смысл, если под злом мы понимаем злые поступки. И еще одно, если нет никаких норм и правил, то любое понуждение воспринимается как зло и вызывает ответное зло.
В тринадцатой главе Ильин фактически признает, что в борьбе со злом в его постановке нельзя установить «какой-нибудь единый содержательный критерий» для применения физического воздействия. Ильин все отдает на волю «борющегося», который должен «действовать по своему крайнему разумению, движимый любовью, доверяя своему духу и полагаясь на свое наблюдение». То есть как «борющийся» «разумеет» так и правильно. При этом он может ошибаться, но, по Ильину, это не важно, ибо ошибаются все.
В этой же главе Ильин пишет, что злодей, это тот, кто знает, что он злодей и потому «позволяет себе все». Если принять это определение, то злодеев днем с огнем не сыщешь. Очень мало людей признаются, хотя бы самим себе, что они носители зла. Злодеи всегда действуют по своему крайнему разумению, движимые своей любовью, доверяя своему духу и полагаясь на свое наблюдение. Добрые люди отличаются тем, что учитывают интересы других людей и соблюдают общепризнанные моральные и правовые нормы.
11:00 19.01.2024
Критика от kiselev книги Ивана Ильина «О сопротивлению злу силою». Сжатая версия. Главы 14−16.
Более полная версия: Глава 14. Глава 15. Глава 16.
В четырнадцатой главе Ильин конкретизирует свое понимание «религиозных ценностей». Сначала он описывает то, что такими ценностями не является - что все люди «равны», что всякий человек имеет право на жизнь, что жить на земле тем лучше, чем больше довольных и счастливых людей, что здоровье лучше болезни, что власть лучше подчинения, что богатство лучше бедности и что жизнь всегда лучше смерти. А затем излагает «истинные» ценности в его понимании - «один человек стоит десяти тысяч, если он самый лучший», «всякий человек должен заслужить и оправдать свое право на жизнь», «есть люди, которым лучше не родиться, и есть другие, которым лучше быть убитыми, чем злодействовать».
Такие ценности как «все люди равны» и «всякий человек имеет право на жизнь» сегодня являются общепризнанными. То, что государство должно стремится сделать своих граждан и народ в целом довольными и счастливыми, также общепризнанная истина. Ведь если такого стремления нет, то не логично ли, что на такой народ и на таких людей обрушатся несчастья?
И конечно же люди считают, что жизнь всегда лучше смерти. Даже на войне никто не хочет умирать. Солдат идет в бой не для того чтобы погибнуть, а чтобы победить.
В двенадцатой главе Ильин назвал учение Толстого «мироотвергающим». Толстой не жаловал богатство и допускал жертву жизнью ради высоких идеалов. Но, по крайней мере, он был за здоровье, за равенство и, конечно, за то, что всякий человек имеет право на жизнь. Очевидно, что Ильин «отвергает» существующий мир куда сильнее, чем Толстой.
Сейчас многие люди в обиходе употребляют банальную фразу «лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным». По Ильину, это не банальная и вовсе не истина.
В начале книги Ильин пишет, что «выглядящие злыми» действия не есть обязательно зло, ибо могут исходить от «добра в душе». В пятнадцатой главе он идет дальше. Не только наличие поступка «выглядящего злым», но и наличие диавола в чьей-то душе еще не доказывают, что он злодей. Ведь, возможно, это просто сильный духом человек впустил в свою душу чистое зло «для испытания, познания и умудрения». Конечно это испытание будет «мучительным» и приведет к «раздвоению своей душевной ткани», но главное, что это для «сопротивления злу».
То есть, мы видим действия, которые выглядят злыми, мы даже каким-то образом увидели зло в душе того, кто эти действия производит, но это не значит что перед нами зло. По Ильину, возможно, перед нами «борец со злом», впустивший дьявола в свою душу «для познания» и «умудрения».
Если исходить из разъяснений христианских священников действий сил зла, то это не что иное как победа дьявола. За возможность занять часть души последний может любезно предоставить себя «для изучения». Для дьявола не важно чем искусить человека, главное — проникнуть в его душу.
На самом же деле, «впустить в свою душу чистое зло для испытания, познания и умудрения» это не более чем оправдание для действий, которые сам же человек считает аморальными.
В пятнадцатой главе Ильин также пишет: «Призывая любить врагов, Христос имел в виду личных врагов самого человека, его собственных ненавистников и гонителей». То есть, если под врагами понимать личных врагов самого человека, то Толстой истолковывал учение Христа совершенно верно. Об этом пишет Ильин.
По Ильину, прощать нельзя только врагов Божиих. Так как, по Ильину же, «наивный человек с его чисто личным и скудным мировосприятием не видит добра и зла в их более чем личном-общественном» измерении, то понятно, что должен быть кто-то, кто укажет на неких «злодеев» и назовет их «врагами Божиими». А этот кто-то может исходить из своих личных эгоистических, а не общественных интересов. В этом случае «наивные люди», которые согласно Ильину станут «пресекать» «злодеев» на которых им указали, могут стать лишь слепым инструментом в руках зла.
В начале шестнадцатой главы Ильин пренебрежительно высказывается об обращенной к воображению и чувственному ощущению любви, называя ее «бездуховной». По его мнению, духовная любовь обращена к воле и разуму и «способна принять форму тяжкого и безрадостного служения».
Вообще, любовь к Богу, как и другие виды любви — это чувство. Воля и разум — это не про любовь, а про достижение цели. А цели у людей могут быть разными, как меркантильными, так и возвышенными.
Духовная любовь у Ильина приобретает «духовно-отрицающий лик». Тут возникает вопрос: Если что-то является духовно-отрицающим, то есть отрицает духовность, то как ЭТО можно назвать духовным?
Эта «видоизмененная любовь» у Ильина «проходит через целый ряд классических состояний». В их числе - причинение психических страданий, отвращение, неуважение, невозможность войти в положение, безжалостность, казнь. Как неуважение и безжалостность могут быть совместимы с любовью?
Конечно, описанные Ильиным стадии в реальности имеют место быть в отношениях между людьми. В ходе развития цивилизации люди усвоили, что различные формы агрессивного поведения вызывают ответную агрессию и, как следствие, могут приводить к значительному ущербу обеих конфликтующих сторон. В результате в морали и праве закреплялись различные рамки и ограничения на проявления агрессии. В наше время дело дошло даже до того, что в Европе полностью запрещена одна из ильинских «стадий любви» - смертная казнь. Она не допускается ни при каких условиях. И дело здесь не в любви. Дело в морали, которая является производной от многовекового опыта. Опыта, в котором было много всего, включая многочисленные казни самых различных видов.
На самом деле Ильин в этой главе пытается как-то скрестить насилие с духовной любовью. И делает он это «видоизменяя» духовную любовь до неузнаваемости, до «духовно-отрицающего вида». Понятно, что это уже и не духовная, и не любовь. На самом деле это проявление злых и личных страстей, о которых проговаривается Ильин. И источником их чаще всего является как раз таки животное в человеке, и похоти животного, а не дух. Человек духовный старается эти страсти в себе обуздать. И действительно, его задача состоит «в том, чтобы не допускать их в себе без достаточных оснований, чтобы духовно владеть ими, чтобы не давать им затмевать ясность духовного взора».
05:30 27.01.2024
Критика от kiselev книги Ивана Ильина «О сопротивлению злу силою». Сжатая версия. Главы 17−19.
Более полная версия: Глава 17. Глава 18. Глава 19.
Семнадцатая глава начинается известной истиной «чужая душа потемки». Ильин добавляет, что «каждый человек плохо знает сам себя», то есть, и своя душа тоже потемки.
Но если КАЖДЫЙ человек плохо знает сам себя, то это относится и к ильинским «пресекающим». Эти люди, в представлении Ильина, в своей душе должны ощущать, что «подлинно связаны любовью и волей с началом божественного добра». Но они же люди, а значит, по Ильину, плохо знают сами себя. А если так, то где гарантия, что они «подлинно связаны любовью и волей» с божественным добром, а не с дьявольским злом? Если человеку сложно разобраться с отношением к людям в своей душе, то оценить связь с такими абстрактными сущностями как «божественное добро» и «дьявольское зло» ему еще сложнее. Здесь куда проще перетолковать все в лучшую сторону и идеализировать самого себя.
Многие люди плохо знают свою душу, хотя бы потому, что не хотят в ней копаться и все выяснять. Значительную часть их поступков, действительно, определяют подсознательные желания. Однако эти желания не есть что-то случайно появившееся в душе человека. Они — продукт переработки опыта, а также врожденных инстинктов.
Ильин пишет, что человек проявляет свою душу через свое тело. Замечу, что в третьей главе он писал: «все телодвижения человека, слагающие внешнюю видимость его деяния, могут проистекать и из добрых, и из злых побуждений», «самое свирепое выражение лица — может не таить за собой злых чувств; самая „обидная неучтивость“ может проистекать из рассеянности, вызванной глубоким горем или научной сосредоточенностью». В третьей главе оценивать добро и зло в душе других людей по их телодвижениям было нельзя, а в семнадцатой они — самое верное средство.
На самом деле, заглянуть напрямую в душу другого нельзя, приходится оценивать то, что можно воспринять органами чувств снаружи, в первую очередь зрением и слухом. И уже на основании этого делать вывод о содержании души. Эта оценка всегда приблизительна и может существенно измениться при новых поступках.
По Ильину добро и зло между людьми передается через невербальное бессознательное общение. Конечно такое общение между людьми, как и между другими животными, имеет место быть. Но люди отличаются от животных тем, что обмениваются знаниями, в том числе о моральных категориях, используя слова.
Именно наличие разума у людей позволило осознать, что у них «имеется одна, единая, всем им общая цель, такое общее благо, которое — или сразу у всех будет, или сразу у всех не будет: это есть мир на земле, расцветающий из человеческого благоволения». Стремясь достичь этого общего блага, люди придумали различные моральные категории, в том числе «добро» и «зло». И это результат ОСОЗНАНИЯ, а не результат бессознательного общения.
Ильин утверждает, что страх и страдания «пробуждают и укрепляют» правосознание и моральное чувство. На самом деле, смысл появления законов в ограничении насилия и, соответственно, уменьшении страха и страданий, присущих миру животных и в значительной мере управляющих их действиями. Сам Ильин пишет, что закон несет избавление от «страха за свою жизнь, за свободу, за права, за свой труд, за свое творчество, за свою семью».
Претензии Ильина к сторонникам «чистого» непротивления, которые стали подрывать корни и валить «вековой дуб» законности, вполне обоснованы. Но что делает сам Ильин? Не подрывает ли он те же корни, но уже с другой стороны? Освобождая своих «пресекающих» от внешних моральных и прочих ограничений, предоставляя им право действовать исходя из симпатии и антипатии в их душах, Ильин не защищает «вековой дуб» законности, а помогает его валить.
Ильин пишет, что революции и войны ставят человека в положение воина, который призван физически остановить и пресечь, посеять страх, страдание и смерть. А на чьей стороне? На стороне добра. А как понять какая сторона есть добро, а какая — зло? По Ильину, видимо, добро — это власть. А что как эта власть — это «худшие», насилующие «лучших»?
Ильин соглашается, что пресечение в условиях потрясений может увлекать и ожесточать человеческие души, «терять под собой настоящую духовную почву». По Ильину, необходима большая сила видения и мудрости для того, чтобы найти верную меру для действия меча. А что если этой «большой силы видения» нет? Должен ли человек в этом случае брать в руки меч? Ведь взявший в руки меч и не обладающий большой силой видения и мудрости, не сумевший «найти верную меру» может натворить больше вреда, чем пользы.
В девятнадцатой главе Ильин пишет, что человек ведет борьбу со злом «не в качестве праведника и не среди праведников». То есть, «пресекающие» - это люди со страстями неправедника в душе. Там же Ильин подробно размышляет над «человекоубийством», то есть над нарушением заповеди «Не убий».
Все нормальные люди понимают под убийством лишение жизни кого-либо. А под завистью — зависть, а под злобой — злобу, но никак не убийство. Ильин же приравнивает к убийству некие «степени ненависти, злобы и вражды». Очевидно, что такое «видоизменение» убийства нужно Ильину чтобы сделать его не таким уж страшным делом.
Заканчивается девятнадцатая глава противопоставлением «слабого» и «пресекающего» человека. По Ильину, тот, кто убоится стать неправедником и убийцей, с азартом предающимся злыми порывам и страстям, есть человек «слабый». Ильин ставит выше «пресекающего» с «растревоженной в своей совести душой человекоубийцы». Автор совсем не рассматривает вариант человека, который «убоится» стать неправедником и убийцей, вследствие не слабости, а своих духовных убеждений. Очевидно, что философия Ильина это миропонимание жителей фавел Рио-де-Жанейро, а не Цюриха или Стокгольма. На самом деле, тот, кто, не смотря на внутреннее возмущение, пытается решить конфликт миром не обязательно «дрейфит», а, возможно, просто осознает свою ответственность за поддержание мира. Он прибегает к насилию лишь в крайнем случае.
Фактически, Ильин в этой девятнадцатой главе отвечает на основной вопрос, поставленный в начале книги: «Может ли человек, стремящийся к нравственному совершенству, сопротивляться злу силой и мечом? Может ли человек, религиозно приемлющий Бога, Его мироздание и свое место в мире, — не сопротивляться злу мечом и силой?» Из рассуждений автора явно следует: «человекоубийца», сопротивляющийся злу мечом и силой, есть человек неправедный, то есть человек не преемлющий мироздание Бога. Это человек, освободивший свои злые порывы и страсти от религиозных ограничений. Законы из Библии ему не указ. В своих действиях он руководствуется своими соображениями о необходимости борьбы со злом, а не заповедями Христа.
По сути, Ильин говорит, что в борьбе с разнузданными людьми следует разнуздать себя. На самом деле такое действие есть признание поражения действующих норм. Защитник правил не смог противодействовать злодею в рамках существующих правил. Это значит, что он не смог эффективно их применить либо сами эти правила оказались не эффективными.
Конечно, отказ от соблюдения норм их защитниками может воздействовать на правонарушителя. Ощутив на себе как оно, когда те, с кем ты взаимодействуешь, не соблюдают правила, злодей может задуматься о том, что может эти правила все же нужно было соблюдать и ему. Однако этого может и не произойти. Тогда получится, что злодей навязал свою волю бывшим защитникам правил и с их помощью уничтожил существовавшие нормы.
11:36 02.02.2024
Критика от kiselev книги Ивана Ильина «О сопротивлению злу силою». Сжатая версия. Главы 20−22.
Более полная версия: Глава 20. Глава 21. Глава 22.
В двадцатой главе Ильин задает вопрос: Вводит ли нас внутренне гнев, отвращение и безжалостность в Царство Божие? Ответ очевиден, в том числе и для Ильина — Нет.
Далее Ильин утверждает, что «далеко не всякая неправедность есть грех». «… неправедный исход может быть осуществлен человеком потому, что самое положение, в которое он поставлен, самые объективные условия его поступка – исключают праведный исход».
Неправедная жизнь - это жизнь не в согласии c законами Бога. Закон Бога определяет как следует поступать при определенных обстоятельствах. Если кто-то говорит, что при этих определенных обстоятельствах поступать следует как-то иначе, то он выступает против данного закона. Для атеиста вполне допустимо, но не для человека верующего. По Ильину получается, что при определенных ситуациях законы Бога предписывают «праведные исходы», которые могут быть «объективно невозможны». Это не что иное как сомнение в истинности заповедей.
В результате своих размышлений Ильин выдает: «Использование силы и меча на самом деле есть «негреховное совершение неправедности». Что тоже самое, что «не нарушающее закон беззаконие» - бессмысленная игра слов. На самом деле, когда люди «совершают неправедность», то они однозначно грешат.
А как согласно Ильину человек должен определить «объективную возможность» или «невозможность» праведного исхода? Его ответ: «Человек, ведущий борьбу со злодеями, должен сам видеть, и усматривать, и оценивать все условия борьбы, разумея их своим человеческим умом и принимая решения своей, человеческой волей; он должен понимать, что он вынужден обращаться к этим средствам именно потому, что он сам не Бог, а лишь ограниченный, но преданный слуга Божий, и потому он должен совершать это необходимое – по своему крайнему, человеческому разумению и усмотрению».
Но если человек поступает согласно разумения своим человеческим умом и своей человеческой воле, а не воле Бога, то какой он слуга Божий?
Слуга Божий тот, кто действует согласно воле Бога и свою человеческую волю он подчиняет воле Бога, потому он и слуга. Если человек по своему разумению использует неправедные средства, то это его человеческий выбор и это грех. На этот случай даже есть устоявшееся выражение «взять грех на душу».
В конце двадцатой главы Ильин пишет о неверности обоих крайних решений: непротивления злу насилием и нестесненного использования неправедных средств. Действительно, в нашем реальном мире тотальное непротивление злу насилием может приводить к торжеству зла. И конечно «нестесненное» применение насилия, в конечном счете, ведет к общественной деморализации. Разумное решение — это борьба со злом, в том числе с применение насилия, но чем-то «стесненного», то есть чем-то ограниченного. В своих размышлениях Ильин ничем не ограничивает «пресекающего зло», а лишь требует от него осознавать свою «неправедность».
В двадцать первой главе Ильин пишет, что «Для христианина вопрос мироприятия разрешается в последовании Христу. Христианин призван идти по Его стопам». И в этой же главе Ильин пишет: «воинствующей обороны для Себя — Христос не восхотел». Из этих двух утверждений следует логичный вывод о том, что истинный христианин не должен прибегать к воинствующей обороне.
Далее Ильин пишет: «Отвергающие меч настаивают на том, что путь меча есть неправедный путь. Это верно в смысле абсолютной нравственной оценки; это неверно – в смысле указания практического исхода». Это не что иное как утверждение, что учение Толстого не практично. А следовательно не практично и Христианство, ибо учение Толстого «верно в смысле абсолютной нравственной оценки».
Таким образом рассматриваемая книга Ильина — это произведение человека, разуверившегося в практической целесообразности учения Христа, но не решившегося признать этого. По сути, автор считает некоторые заповеди Христа благородными, но наивными мечтами, несостоятельными как универсальные правила поведения. Чтобы оправдать применение насилия и в то же время не отказаться от веры, автор «видоизменяет», а по сути извращает, понятия добра и зла, затем любви и праведности, и приходит к термину «негреховного совершения неправедности».
Ильин пишет о «приятии духовного компромисса» - это «бескорыстное приятие своей личной неправедности в борьбе со злодеем как врагом Божьего дела». То есть, заведомо неправедным поступкам Ильин приписывает некий духовный смысл. Это не что иное как духовное лицемерие.
Ильин признаёт, что «духовный компромисс» пресекающего является его собственным поступком и называет его «подвигом». И подвиг этот в «духовном напряжении, которое необходимо для открытого и выдержанного приятия возможной вины».
По Ильину, можно обеспечивать «успех зла», то есть совершать злые поступки, а потом заниматься «очищением» и зла как будто и не было, как будто оно и не совершалось. Удобная модель по оправданию каких угодно действий.
Ильин не замечает, что его подход по факту направлен против права как института. Ильинский «духовный компромисс» — это призыв к неисполнению законов, который разрушает правосознание «пресекающих», а следом и остальных граждан.
Да, люди в определенных ситуациях грешат, то есть «вступают в неправедность». В определенных условиях люди ставят какие-то свои соображения или идеалы выше пунктуального исполнения заповедей Христа и это есть отступление от Христианства, а не некая новая форма служения Богу.
В двадцать второй главе Ильин пишет: «Если душа человека чиста, то верен будет и ее поступок, несмотря на свое видимое несоответствие законам праведности, и обратно: даже самые праведные поступки нечистой души – будут неверны». Это повторение мысли из третьей главы о том, что зло не в поступках, а в душе.
Итак, по Ильину, все действия человека с «чистой душой» верны. А чистота души достигается «постоянной, длительной, напряженной борьбой над своим духовным очищением». Согласно этому, Ильин должен был признать Толстого во всем правым, так как он идеально подходит под ильинское описание человека, напряженно работающего над своим душевным очищением. Однако, в рассматриваемой книге автор постоянно пытается доказать, что Толстой не прав. При анализе учения Толстого Ильин рассматривает самые разные его аспекты, но никак не учитывает усилия Толстого по его собственному духовному очищению. Таким образом учение Толстого верно, либо не верно само по себе, исходя из своих качеств. Также и поступки и действия других людей верны либо не верны сами по себе.
В конце своей книги Ильин приводит заповедь из Библии: «вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего». Очень правильные слова, в том числе по отношению к рассматриваемому произведению. В нем Ильин расстелил перед злодеями красную дорожку, да и еще за отступление от заповедей Христа прикрепил медали героев им на грудь. Если у Толстого «сучек в глазу», то у Ильина полноценное «бревно», которое он в упор не замечает.
Очевидно, что философия Ильина не только не совпадает с Христианством, но и во многом противоречит ему. Библия говорит «по плодам их познаете их», а Ильин пишет, что даже самые праведные поступки сами по себе ничего не значат.
Ильину не понравилось общепризнанное понятие добра и он извратил его, превратив в непонятно что. Ему не понравилось общепризнанное понятие любви и он извратил его, превратив в ненависть. Его не устроило библейское Христианство и он извратил его, превратив в учение о силе неограниченного зла.
11:37 10.02.2024
Я изложил свой взгляд на книгу И. А. Ильина «О сопротивлении злу силою» в сжатом виде. Но букв оказалось все равно как-то многовато.
Думаю есть смысл изложить свое мнение в одном сообщении.
12:03 10.02.2024
Критика от kiselev книги Ивана Ильина «О сопротивлению злу силою». Версия в одном сообщении.
Более полные версии см. выше.
Рассматриваемая книга Ильина посвящена критике учения Толстого о непротивлении злу насилием, а также вопросу сопротивления злу силою вообще.
В начале книги автор излагает собственное понимание добра и зла. По его мнению зло внутри человека, а поступки, какими бы они не казались окружающим, могут быть проявлениями зла, а могут быть проявлениями добра.
Сам Ильин фактически показывает несостоятельность своего похода. Он пишет, что существуют «специфически-дурные способы физического воздействия», такие как лишение пищи, сна, обязательные непосильные работы, физическая пытка, которые однозначно являются проявлениями зла. Такую оценку этим действиям автор дает не заглядывая в души людей, их осуществляющих.
На самом деле под «добром» и «злом» люди понимают прежде всего поступки, то есть внешние действия человека. Того, кто в основном делает добрые дела называют добрым человеком. Того, кто занимается злодеяниями — злым.
Человек, в душе которого живут мотивы, которые направляют его на добрые дела — человек с добром в душе. У человека, в душе которого живут мотивы, которые направляют его на злые дела, в душе зло. По поступкам люди судят о содержании души, а не наоборот.
Подход Ильина фактически прячет зло в человеческую душу, которая для окружающих, как известно - потемки. Автор добавляет к этому, что «каждый человек плохо знает сам себя», то есть, и своя душа тоже потемки.
Но если КАЖДЫЙ человек плохо знает сам себя, то это относится и к ильинским «пресекающим» зло. А если так, то где гарантия, что они «подлинно связаны любовью и волей» с божественным добром, а не с дьявольским злом? Если человеку сложно разобраться с отношением к людям в своей душе, то оценить связь с такими абстрактными сущностями как «божественное добро» и «дьявольское зло» ему еще сложнее. Здесь куда проще перетолковать все в лучшую сторону и идеализировать самого себя.
Если в начале книги Ильин пишет, что «выглядящие злыми» действия не есть обязательно зло, ибо могут исходить от «добра в душе», то потом он идет дальше. Не только наличие поступка «выглядящего злым», но и наличие дьявола в чьей-то душе еще не доказывает, что он злодей. Ведь, возможно, это просто сильный духом человек впустил в свою душу чистое зло «для испытания, познания и умудрения». Конечно это испытание будет «мучительным» и приведет к «раздвоению своей душевной ткани», но главное, что это для «сопротивления злу».
Если исходить из разъяснений христианских священников действий сил зла, то это не что иное как победа дьявола. За возможность занять часть души последний может любезно предоставить себя «для изучения». Для дьявола не важно чем искусить человека, главное — проникнуть в его душу.
На самом же деле, «впустить в свою душу чистое зло для испытания, познания и умудрения» это не более чем оправдание для действий, которые сам же человек считает аморальными. В начале книги предложение «предаться злу, чтобы изжить его и обновиться им» Ильин называет «прикровенным голосом самого зла», а затем сам предлагает воспринять зло для его познания.
Автор пишет, что «пресекающий» должен воспринять зло, но не приять зла. А как он поймет, что дело обстоит именно так? Ведь зло коварно и лживо. Захватив чью-то душу, оно прикидывается добром и конечно врет хозяину души, что тот зла не приял.
Ильин утверждает, что злодей, это тот, кто знает, что он злодей и потому «позволяет себе все». Если принять это определение, то злодеев днем с огнем не сыщешь. Очень мало людей признаются, хотя бы самим себе, что они носители зла. Например, большевики, которых автор считал чистым злом, сами себя считали чуть ли не ангелами, пришедшими установить справедливость на всей земле.
Ильин пишет: «Зло есть, прежде всего, душевная склонность человека, присущая каждому из нас, как бы некоторое, живущее в нас страстное тяготение к разнузданию зверя». Если так, то у разных людей эта склонность может проявляться по разному. У кого-то, вследствие воспитания и образования, практически совсем не проявляться. Добрые люди отличаются тем, что учитывают интересы других людей и соблюдают общепризнанные моральные и правовые нормы. А у кого-то злая душевная склонность проявляется весьма ярко.
Автор описывает разнузданного, «духовно дефективного с детства» человека, который «может выработать в себе даже особый душевный уклад, который при поверхностном наблюдении может быть принят за «характер», и особые воззрения, которые по ошибке принимаются за «убеждения». На самом же деле он, беспринципный и бесхарактерный, остается всегда рабом своих дурных страстей, пленником выработавшихся душевных механизмов, одержащих его и всесильных в его жизни, лишенных духовного измерения и слагающих кривую его отвратительного поведения. Он не сопротивляется им, но изворотливо наслаждается их игрой, заставляя наивных людей принимать его злую одержимость за «волю», его инстинктивную хитрость за «ум», порывы его злых страстей за «чувства»… Естественно, что духовно здоровые люди вызывают у такого человека лишь раздражение и злобу и разжигают в нем больное властолюбие, в проявлениях которого вспышки мании величия неизбежно чередуются с вспышками мании преследования». Этот разнузданный человек злу не сопротивляется. Он предоставил злу свободу, объем и власть, превратил себя в его орудие, в его орган, в его рассадник. Это человек, которому «удается уговорить себя, заговорить свое здоровое отвращение и уверить себя в белизне черноты». У него «душа начинает верить, что черное – бело, приспособляется и уподобляется, становится сама черной, и вот уже одобряет и наслаждается, и, естественно, восхваляет то, что дает ей наслаждение».
То, что Ильин называет «здоровым и верным порывом духа» при внимательном рассмотрении может оказаться не чем иным как описанным им же «разнузданием зверя». Именно с этим «разнузданием» и борется человечество не одно столетие. Эта борьба была достаточно успешной. Настолько, что многим людям стало сложно освободить зверя внутри себя. Ильин же называет эту сложность разнуздания «каким-то сковывающий психозом». На самом же деле это не «психоз», а принятие правил ограничения своих животных порывов, благодаря чему и стало возможно построение современной развитой цивилизации. Чем цивилизованнее становились люди, тем больше они пытались усовершенствовать такие правила. Одной из таких попыток стало учение Христа.
Согласно Библии, Христос призывал к любви, а не к насилию. Иисус не только проповедовал свои заповеди, но и личным примером показал как их следует выполнять, смиряясь со злом по отношению к нему лично. Религия прежде всего призывает к смирению.
Толстой, опираясь на Библию, выступил против насилия. Ильин же не согласился с такой трактовкой христианства. Он выступил против идеи любви, выдвинутой Толстым. Ильин описывает эту любовь, как чувство, которое «дает душе величайшее удовлетворение, услаждая ее и насыщая ее этой сладостью». Ему это не нравится, так как может приводить к гедонизму. Мысль странная, ибо обычно гедонисты никого не любят, никому не сострадают и, соответственно, никакая «сентиментальная любовь» не вызывает в их душе усладу и сладость. В основном они стремятся получить удовольствие от плотской любви и прочих плотских радостей.
Затем автор сообщает, что учение Толстого проповедует аскетизм. По Ильину получается, что христианские монахи-отшельники - это «противодуховные» «сентиментальные гедонисты», так как были за буквальное исполнение заповедей Христа и не признавали государство с его законами.
Ильин оценивает учение Толстого как мораль и выступает против не только толстовской морали, но и морали вообще. Он осуждает человека, для которого «важнее и ценнее воздержаться самому от какого-нибудь дурного поступка, чем внести целую живительную струю в общественную-церковную, национальную или общественную жизнь». В довершение, Ильин упрекает Толстого в моральной верности, так как она мешает физическому сопротивлению злу.
Мораль, как система неких правил, присуща любому сообществу людей. В государстве на основе морали, которая этим государством признается общественно-полезной, создаются законы, то есть право. Применение силы вне законов или правил с большой долей вероятности будет способствовать умножению зла. Ильин же выступает против каких либо ограничений, в том числе моральных, на волю «пресекающего».
По Ильину, подлинная любовь к добру - это ненависть к явлениям и поступкам людей, воспринимаемым как зло. Причем такая ненависть, которая душит человека и гасит свет в его очах. Здесь автор пытается как-то скрестить насилие с духовной любовью. И делает он это «видоизменяя» духовную любовь до неузнаваемости, до «духовно-отрицающего вида». Понятно, что это уже и не духовная, и не любовь. И ее источником чаще всего является как раз таки животное в человеке, и похоти животного, а не дух. Автор считает, что следует переложить целевой центр своей жизни из себя в «любимый предмет», чтобы «творить его», то есть подчинить его своей воле.
По Ильину, тот, кто убоится стать неправедником, с азартом предающимся злыми порывам и страстям, есть человек «слабый». Автор ставит выше «пресекающего» с «растревоженной в своей совести душой человекоубийцы».
Люди понимают под убийством лишение жизни кого-либо. А под завистью — зависть, а под злобой — злобу, но никак не убийство. Ильин же приравнивает к убийству некие «степени ненависти, злобы и вражды». Очевидно, что такое «видоизменение» убийства нужно автору чтобы сделать его не таким уж страшным делом. Ильин совсем не рассматривает вариант человека, который «убоится» стать неправедником и убийцей, вследствие не слабости, а своих духовных убеждений.
В самом начале книги автор ставит вопрос: «Может ли человек, стремящийся к нравственному совершенству, сопротивляться злу силой и мечом? Может ли человек, религиозно приемлющий Бога, Его мироздание и свое место в мире, — не сопротивляться злу мечом и силой?» Из рассуждений Ильина явно следует: «человекоубийца», сопротивляющийся злу мечом и силой, есть человек неправедный, то есть человек не преемлющий мироздание Бога. Это человек, освободивший свои злые порывы и страсти от религиозных ограничений. Законы из Библии ему не указ. В своих действиях он руководствуется своими соображениями о необходимости борьбы со злом, а не заповедями Христа.
В результате своих размышлений Ильин выдает: «Использование силы и меча на самом деле есть «негреховное совершение неправедности». Что тоже самое, что «не нарушающее закон беззаконие» - бессмысленная игра слов. На самом деле, когда люди «совершают неправедность» они однозначно грешат.
Далее автор пишет: «Отвергающие меч настаивают на том, что путь меча есть неправедный путь. Это верно в смысле абсолютной нравственной оценки; это неверно – в смысле указания практического исхода». Это не что иное как утверждение, что учение Толстого не практично. А следовательно не практично и Христианство, ибо учение Толстого «верно в смысле абсолютной нравственной оценки».
Таким образом рассматриваемая книга Ильина — это произведение человека, разуверившегося в практической целесообразности учения Христа, но не решившегося признать этого. По сути, автор считает некоторые заповеди Христа благородными, но наивными мечтами, несостоятельными как универсальные правила поведения. Чтобы оправдать применение насилия и в то же время не отказаться от веры, автор «видоизменяет», а по сути извращает, понятия добра и зла, затем любви и праведности, и приходит к термину «негреховного совершения неправедности».
Ильин пишет о «приятии духовного компромисса» - это «бескорыстное приятие своей личной неправедности в борьбе со злодеем как врагом Божьего дела». То есть, заведомо неправедным поступкам автор приписывает некий духовный смысл. Это не что иное как духовное лицемерие.
По Ильину, можно обеспечивать «успех зла», то есть совершать злые поступки, а потом заниматься «очищением» и зла как будто и не было, как будто оно и не совершалось. Удобная модель по оправданию каких угодно действий.
Ильин признаёт, что «духовный компромисс» «пресекающего» является его собственным поступком и называет его «подвигом». И подвиг этот в «духовном напряжении, которое необходимо для открытого и выдержанного приятия возможной вины».
Ильин также признает, что в борьбе со злом в его постановке нельзя установить «какой-нибудь единый содержательный критерий» для применения физического воздействия. Автор все отдает на волю «борющегося», который должен «действовать по своему крайнему разумению, движимый любовью, доверяя своему духу и полагаясь на свое наблюдение». То есть, как «борющийся» «разумеет», так и правильно. При этом он может ошибаться, но, по Ильину, это не важно, ибо ошибаются все.
Фактически, Ильин занимается обоснованием человеческого произвола. Решил человек, что «видит подлинное злодейство» и что он «подлинно связан любовью и волей с началом божественного добра», значит может творить то, что сочтет нужным.
Очевидно, что философия Ильина не только не совпадает с Христианством, но и во многом противоречит ему. Библия говорит «по плодам их познаете их», а Ильин пишет, что даже самые праведные поступки сами по себе ничего не значат.
Ильину не понравилось общепризнанное понятие добра и он извратил его, превратив в непонятно что. Ему не понравилось общепризнанное понятие любви и он извратил его, превратив в ненависть. Его не устроило библейское Христианство и он извратил его, превратив в учение о силе неограниченного зла.
22:17 23.02.2024
Можно еще короче:
Рассматриваемая книга Ильина посвящена критике учения Толстого о непротивлении злу насилием, а также вопросу сопротивления злу силою вообще.
В начале книги автор излагает собственное понимание добра и зла. По его мнению зло внутри человека, а поступки, какими бы они не казались окружающим, могут быть проявлениями зла, а могут быть проявлениями добра. Ильин пишет, что даже самые праведные поступки сами по себе ничего не значат. Уже здесь он противоречит Библии, которая говорит «по плодам их познаете их». Сам автор фактически показывает несостоятельность своего похода приводя примеры проявления очевидного зла такие как лишение пищи, сна, обязательные непосильные работы и физическая пытка.
На самом деле под «добром» и «злом» люди понимают прежде всего поступки, то есть внешние действия человека. По поступкам люди судят о содержании души, а не наоборот.
Если в начале книги Ильин пишет, что «выглядящие злыми» действия не есть обязательно зло, ибо могут исходить от «добра в душе», то потом он идет дальше. Не только наличие поступка «выглядящего злым», но и наличие дьявола в чьей-то душе еще не доказывает, что он злодей. Ведь, возможно, это просто сильный духом человек впустил в свою душу чистое зло «для испытания, познания и умудрения». Если исходить из разъяснений христианских священников действий сил зла, то это не что иное как победа дьявола. За возможность занять часть души последний может любезно предоставить себя «для изучения». Для дьявола не важно чем искусить человека, главное — проникнуть в его душу.
Ильин пишет: «Зло есть, прежде всего, душевная склонность человека, присущая каждому из нас, как бы некоторое, живущее в нас страстное тяготение к разнузданию зверя». Но у разных людей эта склонность может проявляться в разной степени. Добрые люди отличаются тем, что учитывают интересы других людей и соблюдают общепризнанные моральные и правовые нормы. А у кого-то злая душевная склонность проявляется весьма ярко.
Автор описывает нам такого «животного» человека, допустившего зло в себя, предоставившего ему свободу, объем и власть, превративший себя в его орудие, в его орган, в его рассадник. Этот человек не сопротивляется злу, а изворотливо наслаждается его игрой, заставляя наивных людей принимать его злую одержимость за «волю», его инстинктивную хитрость за «ум», порывы его злых страстей за «чувства».
То, что Ильин называет «здоровым и верным порывом духа» при внимательном рассмотрении может оказаться не чем иным как описанным им же «разнузданием зверя». Именно с этим «разнузданием» и борется человечество не одно столетие. Эта борьба была настолько успешной, что многим людям стало сложно освободить зверя внутри себя. Ильин же называет эту сложность разнуздания «каким-то сковывающий психозом». На самом же деле это не «психоз», а принятие правил ограничения своих животных порывов, благодаря чему и стало возможно построение современной развитой цивилизации. Этому ограничению своих животных порывов и учит Христианство.
Толстой, опираясь на Библию, выступил за любовь и против насилия. Ильин не согласился с толстовской трактовкой учения Христа. По его мнению, подлинная любовь к добру - это ненависть к явлениям и поступкам людей, воспринимаемым как зло. Причем такая ненависть, которая душит человека и гасит свет в его очах. Здесь автор пытается как-то скрестить насилие с духовной любовью. И делает он это «видоизменяя» духовную любовь до неузнаваемости, до «духовно-отрицающего вида». Понятно, что это уже и не духовная, и не любовь.
Ильин оценивает учение Толстого как мораль и выступает против не только толстовской морали, но и морали вообще. Он осуждает человека, для которого «важнее и ценнее воздержаться самому от какого-нибудь дурного поступка, чем внести целую живительную струю в общественную-церковную, национальную или общественную жизнь».
По Ильину, тот, кто убоится стать неправедником, с азартом предающимся злыми порывам и страстям, есть человек «слабый». Автор ставит выше «пресекающего» с «растревоженной в своей совести душой человекоубийцы». Этот «пресекающий» человек освободил свои злые порывы и страсти от религиозных и прочих ограничений. Законы из Библии ему не указ. В своих действиях он руководствуется своими соображениями о необходимости борьбы со злом, а не заповедями Христа.
Ильин пишет: «Отвергающие меч настаивают на том, что путь меча есть неправедный путь. Это верно в смысле абсолютной нравственной оценки; это неверно – в смысле указания практического исхода». Это не что иное как утверждение, что учение Толстого не практично. А следовательно не практично и Христианство, ибо учение Толстого «верно в смысле абсолютной нравственной оценки».
Таким образом рассматриваемая книга Ильина — это произведение человека, разуверившегося в практической целесообразности учения Христа, но не решившегося признать этого. По сути, автор считает некоторые заповеди Христа благородными, но наивными мечтами, несостоятельными как универсальные правила поведения. Чтобы оправдать применение насилия и в то же время не отказаться от веры, автор «видоизменяет», а по сути извращает, понятия добра и зла, затем любви и праведности, и приходит к термину «негреховного совершения неправедности».
Автор пишет о «приятии духовного компромисса» - это «бескорыстное приятие своей личной неправедности в борьбе со злодеем как врагом Божьего дела». То есть, заведомо неправедным поступкам автор приписывает некий духовный смысл. Это не что иное как духовное лицемерие.
В конце книги Ильин пишет о неверности обоих крайних решений: непротивления злу насилием и нестесненного использования неправедных средств. Действительно, в нашем реальном мире тотальное непротивление злу насилием может приводить к торжеству зла. И конечно «нестесненное» применение насилия, в конечном счете, ведет к общественной деморализации. Разумное решение — это борьба со злом, в том числе с применение насилия, но ограниченного законами. Применение силы вне законов или правил с большой долей вероятности будет способствовать умножению зла. В своих размышлениях автор ничем не ограничивает «пресекающего зло», а лишь требует от него осознавать свою «неправедность».
Будучи моралистом каких мало, Ильин выступил против моралистов. Под флагом борьбы за духовность он фактически выступил против этой духовности. Защищая законность он выступил за несоблюдение законов. Это путь к уничтожению права, а следом и к разрушению цивилизации.
10:20 01.03.2024
И еще короче :
В рассматриваемой книге Ильин пишет, что даже самые праведные поступки сами по себе ничего не значат. Уже здесь он противоречит Библии, которая говорит «по плодам их познаете их».
Автор излагает собственное понимание добра и зла. По его мнению зло внутри человека, а поступки, какими бы они не казались окружающим, могут быть проявлениями зла, а могут быть проявлениями добра. Сам автор фактически показывает несостоятельность своего похода приводя примеры проявления очевидного зла, такие как лишение пищи, сна и физическая пытка. Более того, по Ильину, не только наличие поступка «выглядящего злым», но и наличие дьявола в чьей-то душе еще не доказывает, что он злодей. Ведь, возможно, это просто сильный духом человек впустил в свою душу чистое зло «для испытания, познания и умудрения». На самом деле это не что иное как победа дьявола.
Люди под «добром» и «злом» понимают прежде всего поступки. По поступкам люди судят о содержании души, а не наоборот.
Подход Ильина — это борьба с «разнуздавшимся» злодеем через «разнуздание» «пресекающего» борца со злом. Автор все отдает на волю «борющегося», который должен «действовать по своему крайнему разумению, движимый любовью, доверяя своему духу и полагаясь на свое наблюдение». А подлинная любовь к добру, по Ильину - это ненависть к явлениям и поступкам людей, воспринимаемым как зло. Причем такая ненависть, которая душит человека и гасит свет в его очах.
Ильин разуверился в практической целесообразности учения Христа, но не решился признать это. По сути, автор считает некоторые заповеди Христа благородными, но наивными мечтами, несостоятельными как универсальные правила поведения. Чтобы оправдать применение насилия и в то же время не отказаться от веры, Ильин «видоизменяет», а по сути извращает, понятия добра и зла, затем любви и праведности, и приходит к термину «негреховного совершения неправедности». Что тоже самое, что «не нарушающее закон беззаконие» - бессмысленная игра слов.
Ильину ближе «пресекающий человекоубийца с расстревоженной в своей совести душой». Сам автор называет этого человека неправедным. Это человек, освободивший свои злые порывы и страсти от религиозных и прочих ограничений. Законы из Библии ему не указ. В своих действиях он руководствуется некими своими соображениями о необходимости борьбы со злом, а не заповедями Христа.
Ильин пишет о неверности обоих крайних решений: непротивления злу насилием и нестесненного использования неправедных средств. Только вот «стесняет» он своих «пресекающих» только их собственным разумением, освобождая от моральных правил и законов.
Будучи моралистом каких мало, Ильин выступил против моралистов. Под флагом борьбы за духовность он фактически выступил против этой духовности. Защищая законность он выступил за несоблюдение законов. Это путь к уничтожению права, а следом и к разрушению цивилизации.
22:17 07.03.2024
Еще более коротко:
В книге «О сопротивлении злу силою» Ильин критикует учение Толстого, который призывал к буквальному исполнению заповедей Христа. Он заявляет, что учение Толстого верно в смысле абсолютной нравственной оценки, но неверно в смысле указания практического исхода. Это не что иное как утверждение, что Христианство не практично.
Ильин разуверился в практической целесообразности учения Христа, но не решился признать это. Чтобы оправдать применение насилия и в то же время не отказаться от веры, автор «видоизменяет» понятия добра и зла, затем любви и праведности, и приходит к термину «негреховного совершения неправедности». Что тоже самое, что «не нарушающее закон беззаконие» - бессмысленная игра слов.
Подход Ильина — это борьба с «разнуздавшимся» злодеем через «разнуздание» «пресекающего» борца со злом. Ильин все отдает на волю «борющегося», который должен действовать по своему крайнему разумению.
По сути, Ильин написал книгу по оправданию зла. Причем зла не ограниченного ничем кроме собственной воли.
22:43 14.03.2024
И совсем коротко:
В книге «О сопротивлении злу силою» Ильин критикует учение Толстого, который призывал к буквальному исполнению заповедей Христа. Будучи моралистом каких мало, автор выступает против моралистов. Под флагом борьбы за духовность он фактически выступает против этой духовности. Защищая законность он выступает за несоблюдение законов.
Призывая к борьбе со злодеями, Ильин оправдывает само зло.
10:28 18.04.2024
В книге «О сопротивлении злу силою» Ильин предлагает освободить борцов со злом от обязанности соблюдать нормы и правила. Этот путь ведет к уничтожению цивилизации.
